– Мы мине так и будишь перебивать? – осерчал Данилыч, сверля парнишку взглядом человека, уже примеривающемуся, как бы половчей дать тому подзатыльник! Или может, ухи накрутить? А то ишь, со старшим поперешничает!

– Да всё, всё… молчок! – струхнув, сдал назад молодой, поняв всю сурьёзность ситуации. Не… ну не драться же с Данилычем, право слово?! На старшего руку поднять, это ж… да и не бывает такого!

– То-то, что молчок! – сердито сказал пожилой работяга, снова подкручивая не нуждающийся в том полуседой ус, – Хорошо ишо, не соврал! Немчуре с французами за драчку меж собой такие клизмы со скипидаром пообещали, што ой! Теперя зубами иногда скрипят, а нельзя! Так тока, иногда носы друг дружке в кабаках посворачивают, но не всерьёз, без кастетов и ножиков с револьвертами.

– В общем, – чуть успокоившись, продолжил он, – стоим мы, французы на нас идут, а зрителей… чисто цирк! А потом раз – остановились французы и стоят, волнуются. Один из них вышел, кто на русском мал-мал могёт. Ну… как могёт… картавый такой, што куда там Соломонычу – дай ему Бог сто лет жизни, и столько же поноса, да не сымая портков!

– Вышел из толпы, – сощурился Данилыч, делая театральную паузу и не без удовольствия замечая, что его побасенки слушает с десяток человек из тех, кто рядом шагал, – и такой… Осторожненько этак, глаза щурит… Это, грит, Анатоль Сидящий Бульдог?

Среди слушателей захохотали в голос. Прозвище, прилепившееся к чилавеку, ну чисто индейское же, а?! Смехота! Но в лицо сказать… не, дурнев нема, все повывелися!

– Да тихо вы, чертяки… – сдавленно зашипели на хохотунов, – дайте чилавеку сказать!

– А оборачиваюсь… – Данилыч снова сделал паузу, усмехаясь и подкручивая усы, – и правда – он! Тока-тока подошёл, так стал быть выходит. И недовольный чем-то – страсть! То ли с обеда выдернули, то ли с бабы сняли, х-хе… А французы тогда – атанде[133] и обратным сикурсом![134] Так же решительно, как и вперёд, только назад!

В толпе захохотали, послышались солёные реплики, иногда с интересными филологическими изысками. Не только с запахом родным портянок, то бишь Отечества, но и с исковерканными до интересностей иностранными словечками, получившими помимо «путёвки в жизнь» ещё и новый смысл, сильно удививший бы тех же французов или немцев.

Какой-то правдоруб, пытаясь перешуметь народ, всё норовил рассказать, как всё было на самом деле. А было – сильно заковыристей и психологичней, и совсем… совсем иначе! Но…

… кому это интересно?! Толя «Сидящий Бульдог» Ерохин прочно вошёл в городской фольклор Дурбана! Как раньше был – частью фольклора Одесского.

Бывают такие люди, которые просто – живут! Но как-то очень уж интересно… Иной из кожи весь извернётся, ан всей славы на одну Молдаванку с натягом, да и то – напоминать собеседнику надо, об ком вообще речь ведётся. А другой вот так… просто живёт, и просто легенда. При жизни!

– О! – чутка удивился Данилыч, завидев чилавека, которого вот тока-тока обсуждали, – Толя!

– Анатолий Ляксеич! – работяга приподнял с лысеющей головы шляпу-котелок, склоняя слегка гордую выю, заросшую длинным, жёстким полуседым волосом, – Моё почтение!