Он кивнул на задержанного мужчину, руки которого, скованные наручниками, пребывали за спиной.
– … а то я вижу – дуркует! Чуть не каличным показать сибе пытается! Ох да ах… а я што, свою силу не знаю и смотреть глазами не могу, да башкой думать? Опасный это тип, Ляксеич!
– Спасибо, куманёк, – кивнул владелец кабинет, и конвоир, поняв всё правильно, вышел вон.
– Ляксеич… – одними губами произнёс конвоир, оказавшись в коридоре, и лицо его, недавно ещё рабоче-крестьянское, с тем выражением, что свойственно потомственным пролетариям[135] из тех, у которых наследственный разве что алкоголизм, искривила тонкая ироничная усмешка, – язык чуть не сломал! Ладно, если Адольф Иванович прав по части психологического портрета этого авантюриста, то… чорт с ним! Надо будет для дела, так хоть в бабку старую переоденусь!
– Джордж Бергманн, – сказал тем временем владелец кабинета, не поднимая глаз на задержанного, – прусский подданный, если верить паспорту…
Он перебирал бумаги мозолистыми, корявыми руками, плохо отмытыми от ружейного масла и ещё какой-то дряни, щурился на буковки и шевелил губами, читая документы почти что не вслух.
– … он же уроженец Одессы Зигмунд Маркович Розенблюм, он же уроженец Херсонской губернии Соломон Михайлович Розенблюм, он же Сидней Рейли. Хм… по некоторым источникам – воспитывался в дворянской семье Российской Империи, и до определённого времени считал себя не жидом, а дворянином… хе-хе-хе!
Владелец кабинета поднял наконец на задержанного воспалённые глаза, продолжая мелко хихикать и механически перебирать бумаги.
– Я…
Задержанный буквально на мгновение опустил глаза вниз, стараясь не показать мелькнувшее в них бешенство.
– … так и не понял, почему вы меня задержали, герр… начальник, – сказал он на сносном русском, с тем отчётливым акцентом, который присущ любому германцу, крепко прижившегося в России, но так и не ставшего в ней своим, – я подданный Германской Империи, и не имею ничего общего с этими… Розенблюмами.
– Возможно… – задержанный неловко пожал плечами и сдавленно зашипел от боли в скованных запястьях, – эти люди и приходятся мне какими-то родственниками. Я… не отрицаю, что среди моих предков были когда-то иудеи, но сейчас, не считая толики иудейской крови, я самый обычный немец! Я…
– Идиёт, – перебил его владелец кабинета, откидываясь на спинку стула.
– Прощу прощения! – с видом оскорблённой невинности выпрямился (насколько это позволяли сцепленные за спиной руки) Зигмунд, он же Соломон, он же Сидней… – Я попросил бы…
Владелец кабинета, тягуче зевнув, нашарил в ящике стола коробку с папиросами и закурил, не обращая внимания на слова авантюриста, который продолжил что-то говорить…
… и кажется даже, что-то убедительное и логичное, подтверждённое документами и словами свидетелей.
– Вся ента возня… – мужчина затянулся и вновь заразительно зевнул, – Шпиёны, ети! Чисто дачный тиятр, когда прыщавые гимназистики играют роли храбрых воителей, а их трепещущие подружки, такие же цвятущие прыщами и нескладушные, играют Дульсиней и этих… Отелл. А родители и бабки-тётки, сидят сибе на скамеечках и рукоплещут, чуть не ссыкая под сибе от восторга. Да не потому, что тиятра хороша или декорации убедительны, а потому что – кровиночки! На сцене!