А рецепт прост – жизнь, которая только-только стала сытной, уверенность в завтрашнем дне и счастливые глаза родных, многих из которых и не знали, что такое – бывает. И расцвели улыбками барышни, застреляли сияющими глазами по сторонам, застучали победительно каблучками по мостовым Дурбана… куда там Парижу!

Спору нет, французская столица светочь моды и куртуазности, а парижанки даже из куска мешковины и мусора могут соорудить интересный наряд и аксессуары к нему. Но такие улыбки, такие глаза, такая яростная…

… нет, не надежда – уверенность в завтрашнем дне! В будущем, которое непременно будет – счастливым! Потому что – ну как же иначе? Потому что вот они…

… мужчины – почти все с оружием, готовые от станка или прилавка лавки идти в бой. Но выглядят они, в большинстве своём, не воинственно, а деловито и очень привычно. Винтовки через плечо и подсумки с патронами смотрятся привычной деталью гардероба – такими же, как широкие ремни, шляпы и неизменные пиджаки.

Нет ни намёка на обречённость или страх, но нет и бравады, дурного петушьего задора. Просто такой вот период в жизни, когда надо жить и работать, имея под рукой винтовку. Это пройдёт… а вот девичьи улыбки и абсолютная уверенность в мужчинах – нет! Потому что в Дурбане они – настоящие.

Народ зевает украдкой, прикрывая рты ладонями, переговаривается на ходу и сбивается в привычные компании, вместе добираясь до места службы. Женщины и мужчины почти всегда отдельно – если это не парочки, разумеется!

Здоровкаются на ходу, осведомляются о житье-бытье, обсуждают последние новости и сплетничают…

… и да, мужчины тоже! А что они, не люди?! Так… иначе просто разговоры разговаривают, да интересы не бабские.

Фыркают гудками автомобили, звенят трамваи, и велосипедисты, уверенно лавируя среди транспорта и людей, здороваются со знакомыми, не останавливая движения. Всё это сплетается в музыку большого города, тот уютный и бодрый негромкий гул, заставляющий подстраиваться под здешние ритмы и шагать, да и просто жить – бодрее!

– … вернулся Толя, слышал уже? – ломким, чуточку искусственным юношеским баском поинтересовался у старшего товарища молодой парнишка, которому вряд ли исполнилось хотя бы пятнадцать. Но – на равных, потому как работник, и не хуже других! Не мамин сладкий пирожок и не захребетник, а добытчик, работяга не из самых плохих, а потому – мужчина. Пусть даже пока условно…

– Это какой? – вяло поинтересовался тот, что чуть постарше, зевая и прикрывая рот рукой, придержав затем чуть соскользнувшую с плеча винтовку на узком ремне.

– Да Ерохин! – хлопнув себя по туго набитому подсумку с патронами, выпалил парнишка, будто говоря о самоочевидной вещи, – Толя Ерохин! Што ты, Ванятка, с утра не проснулся?

– Ерохин, говоришь? – влез в разговор шагавший рядом немолодой мужчина с тем задиристым лицом, какое у иных сохраняется до старости, вместе с соответствующим боевитым характером, не всегда удобным ни окружающим, ни тем паче семье, – А он што здеся делает!?

– Да поранили ево, Данилыч, – охотно отозвался парнишка, повернувшись к заинтересованному слушателю, – Легко, но охромел мал-мала! Временно. С тросточкой пока шкандыбает. Ну вот на побывку и отпустили, потому как кому нужен хромой осназовец? А заодно и в порту што-то порешать, по военному ведомству.