– Но ведь это как раз то место, где я хочу жить – где я всегда собирался жить!

– Но, в конце концов, Майк, у нас же теперь столько денег – мы с тобой получили чуть не все деньги на свете! Мы можем ездить куда угодно! Можем объехать весь Континент… Можем поехать в Африку, на сафари. У нас будут всякие приключения. Мы будем ездить и искать всякие вещи, интересные, волнующие картины. Разве ты не хочешь, чтобы наша жизнь была полна приключений?

– Да, я думаю, ты права. Только мы всегда будем возвращаться сюда, правда?

У меня возникло странное ощущение – странное ощущение, что что-то где-то вдруг пошло не так. Ведь тут было все, о чем я когда бы то ни было мечтал. Мой Дом и Грета. Мне больше ничего не было нужно. Я больше ничего не хотел… Но Грета – хотела. И я это увидел. Это у нее только начиналось. Она начинала алчно хотеть все больше вещей. Начинала понимать, что может их иметь. Меня охватило странное, жестокое предчувствие беды. И меня стала бить дрожь.

– Что с тобой, Майк? – спросила Грета. – Ты весь дрожишь. Ты простуду подхватил или еще что-нибудь такое?

– Не в этом дело, – сказал я.

– Что случилось, Майк?

– Я видел Элли.

– Как это – ты видел Элли?!

– Когда шел вверх по дороге и свернул за поворот… и там была она – стояла под елью, глядя на… то есть глядя в мою сторону.

Грета смотрела на меня во все глаза.

– Не смеши меня, Майк. Тебе… Тебе это все померещилось.

– Человеку тут вполне может всякое померещиться – в конце концов, это ведь Земля цыгана. Элли стояла там в самом деле, глядя… то есть выглядя совершенно счастливой. Совсем такая, какой была, будто… всегда была там и собирается всегда там быть.

– Майк! – Грета схватила меня за плечо и принялась меня трясти. – Майк, не надо говорить такие вещи. Ты что, выпил перед тем, как возвращаться домой?

– Нет, я ждал, пока дойду сюда, к тебе. Я же знал, что у тебя будет для нас шампанское.

– Ну хорошо. Давай забудем про Элли и выпьем за здоровье друг друга.

– Это была Элли, – упрямо повторил я.

– Ну, разумеется, никакой Элли там не было! Просто игра света или что-нибудь в этом роде.

– Это была Элли, и она там стояла. И смотрела – искала меня и на меня смотрела. Только она не смогла меня увидеть. Грета, она никак не могла меня увидеть! – Я повысил голос. – И я знаю почему. Я понимаю, почему она не могла меня увидеть!

– Что ты имеешь в виду?

И вот тогда я впервые прошептал, еле слышно:

– Потому что там был не я. Меня там не было. Ей нечего было видеть там, кроме бесконечной ночи. – Тут я закричал, панически громко: – Ты ведь помнишь, Грета – «Полны света их сердца, А другим – ночь без конца!» НОЧЬ БЕЗ КОНЦА. Это – у меня, Грета. Это – я. Ты помнишь, Грета, – спросил я, – как она сидела на том диване? Как любила играть на гитаре и петь тихонько, нежным своим голоском эту песню? Ты должна это помнить. – И я пропел еле слышно: – «В череде бегущих лет / Мы рождаемся на свет. / Ночью ль, днем – так мир сложён – / Кто-то к горю был рожден. / Днем ли, в ночь – так мир сложён – / Кто-то к счастью был рождён». Это Элли, Грета. Она была рождена к счастью и для счастья. «Полны света их сердца, / А другим – ночь без конца». А это – про меня. Это знала про меня моя мама. Она понимала, что я рожден к ночи без конца. Я тогда еще не погрузился туда. Но она уже знала. Знал и Сантоникс. Он понимал – я иду по этой дорожке. Но так могло и не произойти. Был такой момент, всего лишь один момент, в тот раз, когда Элли пела эту песню. Я мог бы быть совершенно счастлив – разве не так, Грета? – женатый на Элли. Я же мог продолжать жить в браке с Элли.