Кажется, они раньше все-таки поручали агентам следить за мною. Какое-то время. Тем новым слугам, например. Думаю, их нанял или навел на мой след Липпинкот. Они разузнали слишком много всего про нас с Гретой. Странно, после того как Грета умерла, я почти о ней не думал. После того как я ее убил, она вроде бы перестала для меня что-то значить.

Я попробовал вернуть то ощущение радостного торжества, которое возникло, когда я ее задушил. Но даже этого у меня не осталось – оно ушло…

Однажды, совершенно неожиданно, они привезли мою мать повидаться со мною. Она стояла в дверях и смотрела на меня. Но она смотрела уже не всегдашним тревожным взглядом, как раньше. Я думаю, она смотрела только с печалью. Было не много такого, что она могла мне сказать. Да и что мог я сказать ей? Вот все, что она сказала:

– Я старалась, Майк. Я изо всех сил старалась тебя оберечь. И мне не удалось. Я всегда очень боялась, что это мне не удастся.

А я сказал:

– Все нормально, мам. Тут твоей вины нет. Я сам выбрал себе дорогу, какую хотел.

И тут вдруг я подумал: «Так вот о чем говорил Сантоникс! Он тоже боялся за меня. И он тоже ничего не смог сделать. Никто ничего не мог поделать – кроме, пожалуй, меня самого… Не знаю. Не уверен. Но то и дело вспоминаю… вспоминаю тот вечер, когда Элли спросила меня: „О чем ты думал, когда так смотрел на меня?“ И я спросил: „Как – так?“ – „Как будто ты меня любишь…“»

Я думаю, что я по-своему любил ее. Мог бы ее полюбить. Она была такая… полная света Элли. Света и счастья…

Думаю, моя беда в том, что я слишком хотел иметь множество разных вещей – всегда хотел. И хотел получать их легко – легким алчным хищным путем.

В тот первый раз, в тот первый день, когда, приехав на Землю цыгана, я встретил Элли, мы, спускаясь вниз по дороге, наткнулись на старую Эстер. И это навело меня на мысль – то есть это ее предостережение Элли навело меня в тот день на мысль платить ей. Я понимал, она из тех, кто за деньги готов сделать все, что угодно. Я буду платить ей. Она станет предостерегать Элли, пугать ее, заставит ее чувствовать себя в опасности. Я тогда подумал, что это может помочь потом, когда Элли умрет, представить все так, будто она погибла от шока. В тот первый день – теперь я это знаю, я в этом уверен – Эстер была по-настоящему испугана. Она по-настоящему испугалась за Элли. Она предостерегала ее, велела ей уехать прочь, не иметь никаких дел с Землей цыгана. Она, конечно, предостерегала ее не иметь никаких дел со мною. Я тогда этого не понял. Элли тоже не поняла.

Неужели Элли боялась меня? Я думаю, так оно и было, хотя сама она этого не понимала. Она понимала, что там что-то ей грозит, понимала, что существует какая-то опасность. Сантоникс тоже знал, что во мне кроется зло, так же, как знала это моя мать. Вероятно, они все трое это знали. Элли понимала это, но не придавала значения, никогда не придавала этому значения. Как странно. Очень странно. Теперь-то я понимаю. Мы были очень счастливы вместе. Да, очень счастливы. Жалко, я тогда не понимал, что мы счастливы… У меня был шанс… Наверное, каждому человеку в жизни выпадает хороший шанс. Я повернулся к своему шансу спиной.