Встарь после покойников горшки да нательное бельё топили в трясине, палками тыкали, чтобы утопли. Сейчас жалеют добро, перестали приносить. Теперь каждый год кого-то живого утягивает. Стали мусор носить, так обошлось.

Зловредная болотница, кикимора. Заснувших без молитвы баб мутит, скотину утягивает, утварь ворует. Кто ей дань несёт, тех беда не берёт, а коли забыл или не успел принести, на того все напасти разом валятся.

Всяку нечисть водяную полынью гнать.

Это как с тухлыми продуктами: вонь-то все чуют, да кто внимания не обратит и отравится, а кто на авось съест, хотя знает, что тухлятина, но авось минует беда, да только не минует. Вонь болотная – предупреждение. Почуял – берегись. Прикинуться любым может, а запах поганый свой не скроет.

Она была задолго до нас, и будет после нас. Побороть-то можно, но как? Проще договориться. Ты не трогаешь, мы не трогаем. Мы платим, ты берёшь. Мы выполняем условия, ты выполняешь условия. Кто первый придумал такой простой выход? На чьих руках сотни и сотни загубленных душ?

Нет у неё ни добра, ни жалости. Любого возьмёт, но руку кормящую не цапнет, одарит, коли сыта. По-царски одарит, трудно устоять. Тут и совесть дрогнет. Старались лядящих отдавать, да где ж столько взять? Брали с каждого двора, тыкнув пальцем.

Когда поповскую семью раскулачили, ни один не вступился. А ведь он столько «вернувшихся» у себя приютил, не убоялся, а сам же семейный, у самого семеро по лавкам, и дочки молодые. Нечистая языческая не смела тронуть, а люди, недавно христьяне, не пожалели, быстро добро забыли. Придумали оправдание, что если кто «вернувшихся» пригреет, сам навроде того становится. Смолчали. А раз молчали – считай, одобрили.

Та бабка сыпала мне в ноги песок, шептала: «Когда песок взойдёт, тогда смерть к нам придёт!» Набрал у ней песка в карман, у колодца вспахал и ссыпал.

Некоторые соображали, спасались. Грех не предупредить, я всегда говорил – не лесом, не по утру, не в сумерках. Все слушали, не все слышали. 

Пронины стучат вчера, воют. Взяли подводу и тайком съехали. А в лесу из тумана мужик лошадь за ноздри схватил, та хрипит, рвётся. Думали на меня, но на деда похож. Лошадь вся в пене, рванула, подводу опрокинула. Всё добро сгинуло, кто свалился – жив. Бабку ихнюю утянуло, она, поди, совсем лежачая была.

Материли меня, кляли. Да потом я их проводил днём. Мать их извернулась в конце и плюнула мне под ноги. Вот и благодарность что зря.

А Снытковы письмо написали, спасибо, мол. Там же, у почты, порвал и выбросил. Ничего не надо мне от них.

Держать надобно себя в чистоте моральной и матерьяльной. Не будет добра, коли от своего положения выгоду искать. Семя лишнее не сей, денег не бери. Что бы кто бы ни сулил – не верь и не бери.

Того, кто не имеет твёрдой веры, гораздо легче убедить в самом невероятном, и зло будет воспринимать со спокойствием, а не стойкостью.

Летом Зинаида, девка Шишоловых, утопла в болоте. Брешут, что порешила себя. Тела не нашли. Потом будто приходит на вечёрку и манит девок, по имени окликает, они опосля этого мутные, снулые. Зовёт, мол, за собой по имени. Валю Петрову поймали, вертали назад. Ксюха ушла. Жалко, красивая девка, работящая.