Первым делом я почему-то попыталась разобрать, что же могло быть написано на исчезнувших листах, но ничего не смогла понять, поэтому сосредоточилась на имеющемся тексте.

Начальная же запись в тетрадке была перечёркнута крест-накрест и снабжена по краю листа эмоциональным комментарием. Сначала я, разумеется, прочла зачёркнутое:

Мать болотница, жабица старица, пошли болотника, пошли защитника, то пусть меня берегает, остерегает, от меня чертей отгоняет, ведьмовские слова пусть не подпускает, колдуна за версту прогоняет, да ночной покой сторожит, да мое житие в благе лежит, то я помяну, то я примяну, то тебе матушка болотная дань притяну. аминь.

Потом перевернула для удобства тетрадку и прочла приписку:

Какой тут аминь? Тот ночью не испоганится, да бесы на нем скак не сотворят, кто дань нечистой твари принесёт. Чушь!

Невольно усмехнувшись эмоциональности и согласившись с комментарием, я стала листать тетрадку дальше.

В гнилое место селили негодные семьи, из смутьянов, лентяев, пьяниц. Или просто не по душе барину пришлись. Слыл просвещённым, а сам никогда носу не совал в эти края, и до темноты ни один управляющий не задерживался по его приказу. А комиссары вот никого не боялись и никого жалели. Сами, правда, тоже не приезжали.

На болотном мху да воде только порчу наводить. Водой навел, смерть привёл. 

Болото началом, гроб концом.

Кто в болото тянут, кто смертну хватку чует, кто водой захлебывается, тако пусть про себя скажет: Яко болотный огонь по верху скачет, тако и ко мне помощь прискачет. Иже от сердца сказано, то придёт человек и поможет от смерти спастись. То знать надобно, иже болото пагубное место.

Все заговоры, приговоры не христьянские, как на капище дань несли в болото, наводили порчу, всё языческое, нечестивое. Малое отдал, немалое получил, да опосля многое отдашь, чего не желал отдавать.

Кто срубит три сосны болотные да из них дрова сотворит, да от креста да Христа отречется, да сии полена заговорит да врагу подложит, тот бесов блудных в хату врагу пустит. 

Те избы, что были срублены из брёвен, что привезли из-за болота, на погибель построены. Хозяева болеют и мрут, достаток не задерживается, скотина чахнет.

На болоте никогда не говорить о делах своих, что на будущее намерен творить. Иже то по добру да по нажиточному особо стерегись. То не исполнится. Всё порушится. 

Бабы гулящие своих детей душили, да закапывали на краинах болотных. Викентьева девка из крайнего дома. Лизавета Пегая. Тако душа малая, неотпетая, непомянутая. Тако хороводинами сии души блудят по болоту да прилежине. Тако злобой они полны. Тако ведь жития лишены, да радости и услады невозымели. Тако сила окоянная сии души.

Дед Влас одобрял, мол, всё позор, что в подоле несли, так хоть не просто так губили. Батя с дедом спорил до драки. Согласен с ним. Не дело нечисть подкармливать живыми душами.

Дед совсем неправ был. И когда веру потерял, и когда стал исправлять всё. Он настоял, чтобы меня отправили прочь. А только время ухайдокали. Отец-то потерял ногу из-за деда. Не верил дед, слишком хорошо всё шло, их не трогали. Правда, засуха была несколько лет подряд. Попытался отправить семью, сам стал выступать за советскую власть. Партийный стал. В лесу что-то случилось, отца моего нашли полуживого, без ноги, выше колена обгрызла, едва оклемался. Говорил, мать, бабка моя, спасла. То ли медведь напал, то ли вепрь. Не любил вспоминать. Ни про это, ни про свою мать, ни про мою. Обе ушли рано, не помню их. На себя забирали, не жалели.