Только не для подростков, конечно. Как раз недобрая история делала эти два пенька и обрубок широкой доски сильно притягательными. А острые щепки, коварно впивающиеся в наши беззащитно торчащие из шортов голые ноги, и злые комары лишь добавляли необходимый настрой.

Уже смеркалось. Трава подёрнулась сеткой вечерней росы, с реки несло сыростью и неприятным запашком гниющих водорослей, перемешанных с рыбьими потрохами. По берегам начал наползать туман, постепенно набирая сизо-белую густоту.

Вечернюю тишину изредка прерывал неожиданный всплеск рыбы, охотящейся за насекомыми. Или тоненький, назойливый до зубной боли писк комара у самого уха.

Или вот этот непонятный шорох в мокрой траве. Когда оборачиваешься, вглядываешься напряжённо, пока глаза не заболят, ожидая, что с вороватым видом прошмыгнёт ободранный кот, деланно не замечая тебя, или приветственно помашет хвостом в репьях пёс, отфыркивающийся, обязательно всех и всё обнюхавший и мчащийся дальше по своим делишкам. Но никого не увидишь, только трава колыхнётся. Или даже нет. А кинешь камень, так его сумрак проглотит совсем беззвучно.

Так что мы, конечно, хохотали, но как-то натужно вышло, притворно, и мы быстро замолкли, застыдившись, сделали вид, что так и надо. А то сразу понятно становилось, что не весело, а страшновато. Кто ж в здравом уме признается в этом.

– Бояться надо живых, а не мёртвых, – с напускным презрением к опасности вставил Лёшка, повторяя слова своего отчима. Даже когда того не было рядом, Лёха старался заслужить его уважение, доказать, что не трус и не тряпка. Только плоховато у него это получалось, но мы всегда старались тему замять, чтобы не бесить его. Потому что когда Лёшка начинал беситься, то непременно в итоге плакал, и всем было неловко.

– Да кто б спорил, – миролюбиво откликнулся из темноты Тоха, а потом, после небольшой паузы, тем же тоном продолжил. – От живых только и жди какой пакости. Но ты всегда можешь подготовиться, знаешь, чего ждать-то. В конце концов, живого ты можешь убить. А с мертвяком что делать?

– Дык если мертвяк тебя пришьёт, то вы оба будете мёртвые, ну, на равных.

– Откуда знаешь, что на равных? Ты проверял, что ли?

– А ты проверял?

– Я и проверять не хочу.

Вот и автор дневника пишет про мягкие ноги. А тогда Антон, красуясь передо мной и двумя другими девчонками, деревенскими, специально выбрал место и время, чтобы рассказать страшилку, которую уже лет тридцать, если не больше, передавали здешние жители из уст в уста. И я, хотя и немного пугаясь, всё равно твёрдо верила, что он заливает.

Теперь-то я знаю, что любая, даже кажущаяся детской побасенкой, местная история о необъяснимом явлении вполне себе может оказаться самой настоящей правдой.

Тоха рассказывал, а остальные, уже знакомые с «байкой из склепа», согласно кивали, не забывая посматривать на меня: как я, поверила, правильно ли среагировала?

Ну, я-то стойко держалась, будто всё нипочём. Знаем ваши детские сказочки, не больно-то и страшно.

Наташкой её звали. Младшая дочка тогдашнего печника. Пьяница он был, поколачивал детей без разбору. А потом как-то по пьяной лавочке зимой в канаву упал и вмёрз по уши. Его потом прохожий вытащил, да поздно было. Ну, не суть. Короче, папашка её уже помер к тому времени, когда всё случилось. Рыжая такая была эта Наташка, как клоун. Симпотная, да уж сильно привязчивая. Не гордая совсем.