Мы примолкли, обдумывая скорее печальную, чем страшную историю про Наташку с мягкими ногами. Было очень тихо и уже очень темно. Где-то далеко плеснула рыба.

Удивительно, как незаметно опустилась мгла. Только Колбасонка чуть поблёскивала перед нами.

Шшшшвык, шшшвык, шшшвык… Неприятный всё же звук издаёт раздвигаемая трава.

Как хорошо разносится даже самое тихое шуршание в наступившей тишине.

Антон как раз повернул ко мне выглядящее сейчас белёсой маской лицо, губы расплылись в ухмылочке (мол, съешь, городская), и он уже начал говорить: «Вот так вот она…»

– Можно я с вами немножечко посижу? Мне так одиноко…

Этого было достаточно, чтобы мы завизжали и ломанули с берега к деревне, как подорванные. Громче всех верещал, как ни удивительно, Лёшка. Такой басовитый визг, не подделаешь.

Я тоже кричала и бежала, и мне немного стыдно об этом сейчас вспоминать. И тогда было стыдно, когда я остановилась только у нашей калитки, бешено хватая воздух ртом, потому что пару минут не могла отдышаться. Тем более что знала же, что ничего необыкновенного не произошло. Ну, воспользовался кто-то остроумный подходящим моментом, ещё так голос искусно подделал. А что до шелеста травы, то тот, кто полз (или пробирался), испугался не меньше нашего и зашелестел в противоположную сторону, лишь бы его не затоптали.

На самом деле, забавно вышло.

А кто тогда подал голос, так никто и не сознался…

Я поковыряла ногтем хвоинки, прилипшие к кривовато сделанному на полях дневника рисунку птичьих ног. Рисовать этот таинственный Е. Л. совсем не умел. И причём здесь птицы?

Кто болотное зловоние учует, тот настороже будь. Бывает, так заморочит, что сразу и не прочухаешь. Но первый знак, что в силу вступает. Вершать надо строго.

Всякое лето делить надобно. Засуха – беда для полей, благо для нас. Силу теряет, ссыхается, сядит в топи, если только сам не сунешься. Тут уж вцепится. Одному не справиться. В дождливое – каждую калюжинку берегись.

Как-то оборачиваться научилась похоже. Ежели не готов, голову потеряешь. Поверил – пропал. Пакостное дело творит. Для девок подружкой оборачивается, мужиков же на блуд ловит, наготой.

Ребята из Зелёново собирали ягоду, и видали, будто Зинаида сидит на чарусе. Совсем уже плоха, вся опухлая, утопленница. А потом повернулась и будто опять хороша. Манила их, плакала, ласково звала. Всё бросили, убёгли.

Максимовну увела. Бабка уже старая была, еле шкандыбала. Только тапки нашли на бережку, рядком стоят, как у своей постели ставила. За полчаса всего управилась, пока сноха к соседям ходила. Плакали сильно, а дальше искать запретил. У них ребятёнок в шестой класс ходит, заставил съехать к родне в область. Жалеют сильно бабку, славная была. Всех бы утащила.

Нечисть болотная, нечисть подколодная, от синего тумана, от чёрного дурмана, где гнилой колос, где седой волос, где красная тряпица, порчёнка-трясовица, не той тропой пойду, пойду в церковные ворота, зажгу свечу не венчальную, свечу поминальную, помяну нечистую силу за упокой. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Шарится под окнами в темени, каменюки ворочает. Если кто сунется проверить или окликнет, отзывается знакомо, за руки тянет. Становишься как обморочный, идёшь куда ведёт. Только не дать дотрагиваться.