– Не говорил я такого! – почти крикнул Марек. – Ты, Аделька, что-то додумала и в это поверила.

Я разрыдалась:

– Обозвал меня чудовищем, смертью, обещал, что больше ни разу…

Испуганно охнув, я придержала ходящую ходуном дверь, Марек навалился на нее снаружи.

– Адель, любовь моя, судьба моя, прости, прости…

Шмыгнув напоследок носом, я вытерла ладошками слезы и деловито проговорила:

– Две песни на ардерском языке и один долгий спарринг.

Меня попросили уточнить.

– Чего непонятного? Именно это я и хочу в качестве извинительного подарка. Нет, это не эвфемизм, под спаррингом я именно тренировку в виду имела. А песни… ну мало ли какие у девиц нелепые желания могут быть.

Мармадюк пообещал все исполнить. Тетки быстро попрятались и не видели, как я открываю дверь, как ворвавшийся в покои чародей заключает меня в объятия и поцелуями осушает мои слезы. Стыд, Моравянка, какой стыд! Ни один мужик по-нормальному тобою не соблазнится, браслетами волшебными приходится к себе привязывать? Злыдня могла бы мне такие мысли нашептывать. Только приблуд рядом не было, ни одной. Потому что Марек рядом, вот почему.

– Есть хочу, – пожаловалась я, – а спускаться вниз – нет.

– Ты устала, милая, очень устала. – Марек повел меня в спальню. – Приляг, отдохни…

Ни капельки я не устала, прекрасно выспалась, а до камней священных прогуляться – невелика работа, но легла на постель, позволила чародею себя укутать. Капризная панна Моравянка, слабенькая, беспомощная. Приятная какая роль.

– В библиотеке спрячусь, – сказала Рузя, когда Марек побежал на кухню за обедом, – тихонечко над зельем своим поработаю.

– Чудесная мысль. – Я зевнула, поправила на груди покрывало. – Тетечка Рузечка, там скоро Петрик ткань нарядную принесет. Успеете до завтра что-нибудь из нее пошить? Прилично чтоб и без особых декольте, ну, солидная трактирщица средних лет, без кокетства и прочих глупостей. Пан Килер на торжественный прием меня пригласил, долго там гостить не собираюсь. Отмечусь для приличия, и все. Олеся еще навещу, если панна секретарша позволит.

Рузечка достала из-под савана растрепанный блокнотик с набросками, полистала:

– Три складки от пояса, юбка в пол, ворот высокий, канитель пущу асимметрично, чтоб внимания к груди не привлекать. Шелк хоть купила?

– Да, коричневый, – кивнула я, – а на отделку – бронзу, такую с прозеленью, под старину. Может, вдовью вуаль приколоть?

– Чтоб румяным личиком не красоваться? – тетка вздохнула. – Эх, Адичка, будь моя воля…

Про ее волю мы с Гражиной прекрасно все знали. Алое воздушное платье, многослойное, как распустившиийся цветок розы, обнаженные плечи в пене кружев, алмазные росинки на лепестках, золотые туфельки с тонкими алыми каблучками. Рузя исполнила этот эскиз в цвете почти десять лет назад. Сейчас показать не успела: Марек возвращался, тетке пришлось спешно скрываться в библиотеке. Гражина осталась, только стала прозрачной.

Парень поставил на столик у кровати поднос:

– Пани Марта желает хозяйке скорейшего выздоровления и передает ей свежий бульон для укрепления сил.

Для укрепления также требовалось кормить меня с ложечки. Будь я привычной Моравянкой, не преминула бы возмутиться, но была я Моравянкой капризной, слабенькой, послушной сильному доброму мужчине, поэтому ела вкуснейший бульон и пирог с угрем, позволяла промокнуть губы салфеточкой, морщилась от горячего, просила сначала на ложку подуть, хихикала оттого, как забавно Марек исполняет приказы.