– Точно так же, милая, только в других цветах. Волосы как ночь, глаза как фиолетовые драгоценности. Знаешь, мне раньше не приходило в голову, но панны эти… Ну, как будто двух одинаковых фарфоровых куколок мастер просто решил по-разному раскрасить. И, – чародей мне подмигнул, – не знаю, как ты, смешная пейзанка, воображаешь себе наши развлечения…

– Ты им пел? – перебила я, уже собираясь огреть нахала по голове сковородкой.

– Точно! – Мармадюк вскочил с кровати, прошел сквозь туманную тетку Гражину (совсем родственница осторожность потеряла, еще чуть-чуть, и ее заметят), порылся в сундуке и достал мандолину. – Я должен своей любимой две ардерских песни. Пусть первая будет колыбельной.

Он плюхнулся обратно на постель, подложил под спину подушку.

– Да будет тебе известно, милая, что ардерский называют языком любви.

– А скасгардийский – войны, тарифский – торговли, малихабарский – мудрости, – фыркнула я, отпуская сковородку, – доманский тоже как-нибудь называют. Все уже поняли, что ты ардерец. Пой!

Длинные смуглые пальцы нежно коснулись струн, в полутьме я видела, что голова тетки Рузи высунулась из-за двери, Гражина парила под потолком огромной кляксой, колышась в такт мелодии. Мармадюк запел, гортанно, нездешне… Колыбельная оказалась нескончаемой, куплет за куплетом, припев, проигрыш, может, я вполне это допускала, чародей исполнял песню по кругу. Очень скоро веки мои налились тяжестью, спина расслабилась, затылок уютно вжался в подушку, и я бесславно заснула.

Утром тетки отчитались, что покушений на мою честь не воспоследовало, а браслет с ними говорить не пожелал или не смог. Марек мотался по трактирным делам, оказываясь одновременно в десятке мест, но успел забежать на кухню, где мы Госей завтракали, чтобы проверить, с какой стороны у меня завязан передник. Мальчишка!

После обеда Моравянка с «женишком» прогулялась за городскую стену. Честные жители предавались полуденной неге, поэтому мало кто увидел и удивился, что трактирщица одета в мужской костюм. На просеке мне отдали часть долга, выступив спарринг-партнером в тренировке. Я долг не засчитала:

– Пан пришлый дерется вполсилы, наверное, боится получить сдачи.

Марек хохотал, потирал ушибы:

– Не могу, Аделька, действительно не могу. Умом понимаю, что тебя бревном не перешибешь, Берегиню драчливую, а сердце не позволяет боль причинять. Ну хочешь… Не знаю… Тебе же просто какой-то мальчик для битья нужен?

– Петрика не предлагать, – надула я обиженно губы.

В них меня и чмокнули, пообещав прекрасного мальчика для моего полного удовлетворения найти. Да, да, сильного, как медведь, и беспринципного, чтобы с панной подрался, и не чародея, чтоб по-честному все было. Когда? Как только, так сразу.

– Люблю, – шептал чародей, – больше жизни… Мармадель, ты ведь абсолютно ни в чем не виновата, я сам браслет подчинения на себя надел, сам… Не знал, какое это невыразимое счастье…

Он признался в обмане!

Невинный, в общем-то, поцелуй перетек во второй, слишком долгий и страстный. Я ощущала, как свободная от корсета грудь трется о ткань сорочки, пока моей, тихонько стонала, вскрикнула, когда мужская ладонь скользнула по телу под одеждой. Совсем Моравянка разгорячилась, самое время все вчерашние фантазии воплотить. Кровь? Что кровь? Этот мужчина сможет с любым лессером справиться. Да, Мармадюк уверен. Он любит и хочет, и знает, что я тоже хочу…