– У той ужасные волосы, как пакля, – попробовала Яська, – а блондинка в синей блузке косит.

– Злоязыкая фаханка, – похвалила я подругу, получив всего один шарик, потому что не фаханка. – Крыса!

– Необразованная пейзанка! Неуч! Драчунья!

Интересно, до панны-секретарши дойдет, что ругаться не только на присутствующих можно? Потому что повторяться тоже нельзя, и взаимные хороводные обзывательства довольно скоро иссякнут. Все это знают, сейчас просто возможностью безнаказанно яд сцедить пользуются. Потому что обижаться нельзя.

– Моравянка к себе мужика приворожила! – прокричал кто-то.

– А тебе завидно! – отбрила я и сплюнула бусину: значит, правда. – Мармадюк – тот еще кобель! Ни одной юбки не пропустит, ни простой, ни волшебной! Попугай! Сластолюб! Потаскун!

– Караколь – трус и мямля! – Я удивленно посмотрела на Ясну, она хихикнула. – Моравянку соблазнить не смог, ничтожество! Фахан! Плакса! Драный нетопырь!

На груди крыски бусин было больше, чем на моей. Мы кружились, разгоряченные девичьи личики кривились, рты выплевывали янтарные шарики и гадкие слова. Общая тема обиды на сильный пол, на недоданное и недосказанное, неподаренное и непонятое объединила нас так, как никогда раньше.

– Два года как барашек за мамкой ходил, – жаловалась Франчишка, – а пока сама его на мешки с репой не завалила… тьфу!

«Маринованной репы в этом году есть не буду», – решила я мельком и стала ругать столичное начальство.

– Налоги повысили. Мздоимцы, сами там на золоте… Ой, мы тоже на золоте колбаски жарим… Проклятый Мармадюк, так бы и заехала сковородкой…

– Думаю, он нарочно подставился. Слышь, Адель, – болтун изображал дамское контральто, – раз у нас теперь не обряд, а исповедь для поправления душевного здоровья…

– Ты меня отвлекаешь, Болтун. О, засчитано. Заткнись, ты, бестолковая железка. Ничего не знаешь, ни о ком. Бестолочь просто.

– От бестолочи слышу! Тоже мне, золотая кость, голубая кровь! Сидит в каком-то захолустье, сковородкой машет, даже не подумала, что за артефакт, откуда. Может, его тебе дали для чего-то большего, чем приготовления набитого в кишки фарша! Ты даже не выяснила, кто дал! Потому что дура и трусиха! Прикрываешься своим статусом Берегини, как слизняк виноградным листиком! Думаешь, ты прямо такая незаменимая? Да сейчас! Тебя, дуру, на вырост в трактире заперли, чтобы, когда время придет, картой разыграть! Мармадюк это сразу понял, еще когда златорогий олень в мальчишку обратился. Его ведь тебе на замену прислали, тебе! Ты больше Лимбургу не нужна.

– Безумный кусок дрянного металла, раб шута, ничтожество, подделка!

– Это ты подделка, Мармадель, ты! Не на своем месте девица пыжится!

– А ты – мерзавец, как вся ваша вышняя братия! Играете человеческими судьбами, будто мы вам шахматные фигурки. От скуки, от того, что жизни ваши бесконечны и бессодержательны. Не для того вас пан Спящий над нами поставил! Он…

Я споткнулась, налетела на Мартуську, девочка меня поддержала:

– А здоровы вы ругаться, панна-хозяйка, недаром столько лет в Медоточие корону получали.

Я растерянно заозиралась. Над верхушками пылающих огнем камней парили обе луны. Хоровод закончился, девушки, кто присев, а кто и вовсе растянувшись на земле, приводили в порядок дыхание, косились, оценивая добычу соседок.