– Вот этот конкретный обряд мне совсем не понравился. – Ясна, на шее которой болталось трехслойное ожерелье, согнулась и уперлась ладонями в колени. – Непристойный, позорный, нелепый обычай. Особенно гадко, что половина этих… юных горожанок умудрились мне свои бусины подсунуть. Слюнявые бусины… В чужой слюне…

– Это от уважения к твоему статусу, – попыталась я подольститься. – Тем более ты ведь мне их отдашь, правда?

– И не подумаю. – Тонкие пальчики любовно огладили ожерелье, как-то и брезгливость позабылась. – Некий… милорд обещал всем, что медовая королева выберет себе супруга.

– Так он переобещал?

– Благородный муж должен исполнить клятву? – сказала Ясна неуверенно, будто пробуя слова на вкус, и смачно закончила: – Псячья дрянь!

Мартуся вздохнула, сняла через голову пустую ленточку. Из круга мы выходить не спешили, сначала подсчет. Ленточки неудачниц исчезли в кармашках передников, чтоб не позорить хозяек.

– Восемьдесят шесть, – сообщила поднаторевшая в арифметике на службе секретарша, – то есть, простите, триста восемьдесят шесть, я сотнями считала.

Франчишка разочарованно топнула ногой:

– И ладно, мой-то на мне и без короны женится.

– Панна Богуславова забывается? – противным визгливым голоском переспросила Ясна. – Потому что, насколько я поняла, обряд поношения и злословия подошел к концу?

Мясникова извинилась, поднесла секретарше свою долю.

– Правилами это запрещено! – прикрикнула я. – Одно дело тайно, другое – вот так вот. Это вообще взятка называется, за такое на площади порют, обе, между прочим, стороны.

Франчишка вернула свое ожерелье на шею, расправила независимо плечи, Яська недовольно спросила:

– Панна Моравянка позволит пересчитать свои бусины независимым свидетелям?

– Да хоть сами, панна Ясна, трудитесь, не жалко, только на мне.

Крыска защелкала шариками:

– Ты ведь не злишься, Аделька?

– Злюсь, но не на тебя, – шепнула я в ответ. – В любом случае ночь здесь тебе провести не позволю.

– Это мы еще посмотрим. Знаешь, кого мне в мужья Карл выбрать велел?

– Догадываюсь, Мармадюка.

– И все равно не злишься?

– За то, что не случилось? Вот еще глупости.

– Проиграла, Мармадель, триста две!

Панны вокруг загомонили, захлопали в ладоши. Переждав, когда ликование схлынет, я подняла руку и спросила:

– А с этим?

Болтун нанизывал добычу на усики и закручивал их вокруг моего запястья.

– Это не ты заработала! – пискнула крыска.

– Кто знает, – изобразила я невинность, велела: – Считай!

А еле слышным шепотом предупредила кое-кого, что, если хоть слово вякнет, видит Спящий, руку себе отпилю, а кое-кого искупаю во взрывучем зелье. Болтун угрозы испугался, молчал.

– Поддайся, – уговаривала я сосредоточенную Ясну, – тебе оно не нужно.

– Так и тебе без надобности, – возражала крыска, – сама предлагала корону и жениха, говорила, что независимо от результатов ночью при камнях останешься.

– Это раньше было, до того, как все случилось.

– Ревность? – шепнул покровительственно артефакт. – Кажется, леди-крыска Моравянке за благосклонность к ней его высочества мстит.

– Цыц! – щелкнула я пальцем по золотой пластине. – Лучше попробуй хозяина своего учуять. Самой любопытно, почему они с Караколем на праздник Медоточия не явились. Важное же дело, волшебное.