Ясна задумалась, ее веселое воодушевление куда-то исчезло. Ноги наши бежали по орнаменту, выписывая положенные крендельки, побежали по улице, потом, за городом, по грунтовке, по утоптанной сотнями подошв траве. Хей-хоп!

У каменного круга тоже была толпа, горели костры, у которых пританцовывали и чокались полными кружками веселые горожане. Бочки громоздились у какого-то нелепого возвышения. Алтарь? Ну да, раньше здесь такого не было. Чудесно как пригодился. Рыжей шевелюры Караколя нигде не было видно, зато блеснули на солнце рожки Олеся, он что-то верещал, пытаясь вырваться из рук кормилицы. Но пани Футтер – женщина опытная, она не позволит сыночку хоровод разрушить.

Болтун жаловался на плохой обзор, Ясна стала описывать обстановку на словах. Оба они удивлялись отсутствию начальства. Что произошло? Почему? Их призвали в вышние сферы?

– Перестаньте, – велела я, – потом об этом подумаем. Яська, сейчас мы войдем в медоточивый круг и будем сосредоточенно бусины собирать. Как? Тебе понравится. Нет, не руками, сама скоро поймешь. Пока молчи, ни слова.

Танцующая змея превратилась в улитку, огибая нерукотворные колонны, Франчишка, очутившись у входа, высоко подняла посох, взметнулись разноцветным фейерверком ленточки, музыканты перестали играть, гомон толпы постепенно стихал, наконец в наступившей торжественной тишине панна Богуславова шагнула в круг. Молча, не торопясь, одна за другой девушки скрывались за воображаемой гранью. Когда подошла моя очередь, я привычно ощутила, как окружающий воздух становится гуще, словно под водой идешь, только дышать не мешает. Хороводный круг почти сомкнулся, мы стояли спинами к сочащимся янтарной жидкостью камням. Мед? Скорее, на гной похоже. Тишина. Франчишка замахнулась и вбросила посох в центр, схватила за руку последнюю панну, древко воткнулось в землю как нож в масло, ленты яркими стрелами рассыпались по сторонам. Мне досталась красная, набросилась колечком на шею. Цвет неважен, до заката его станет не видно от нанизанных на ленту бусин.

Где-то там, далеко, музыканты ждали сигнала. В принципе, давать его должен был бургомистр, которого с нами не было. Тишина становилась гнетущей и почти тревожной. Без музыки нельзя, никак. Мартуська рядом со мной пошатнулась. Ну же, мы не сможем долго сохранять предписанное ритуалом молчание.

– Псячья дрянь! – разнесся звонкий детский крик. – Музыка!

Бум-бум-бум! К негромкому барабанному бою присоединилась труба. Фа-а-а-ам… Медленный ритм, шаг с перехлестом, бум, шаг, чуть быстрее, еще, еще…

– А у Зеньки кривые ноги! – прокричала чернявая Ежинка и сплюнула.

– Ежинка – грязнуля! Тьфу!

У обеих панн на ленточках теперь болталось по бусине.

– У Франчишки грудь волосатая! – пискнула Мартуська и тоже плюнула, у нее на блузке расплылось пятно слюны.

– Дурочка, – сказала я ей, – и брехушка.

Две бусины за два обзывательства. Хитрость в том, чтобы ругательства были правдой, иначе не сработает. Да, в мире все равновесно устроено, и за все медоточие, которое льется нам в уши на протяжении года, мы сейчас должны злоречием отплатить. Дальше можно было не прислушиваться. Все орали одновременно.