– Догоним?

– Не положено, – остановила я порыв девушки, – ждем, сейчас они круг до городских стен сделают и сюда снова вернутся.

– Забавный обычай.

– Тебе нравится?

– Конечно. Знаешь, Аделька, я, пожалуй, с детства такого воодушевления и радости не ощущала. Хочется танцевать, творить глупости…

– Например, какие?

– Например, господина вдруг захотелось по щекам отхлестать!

– Это в тебе тарифская женская независимость проклюнулась, – решила я. – Мы, тарифки, мужчинам не прощаем, если они нас от опасности защитить не могут. Ты Караколя от пут освобождала, от его начальницы лессера в теле терпела, конечно, он пощечину заслужил.

– Типичные тарифки! – фыркнул Болтун. – Ван Диормод и… впрочем, я пока не уверен, какая «ван» или «де» наша Мармадель.

Я артефакт обозвала плохим словом, а Ясна смущенно отвела взгляд:

– Высший предмет прав, тебя, Адель, младенцем явно из Ардеры похитили.

– У нас говорят: не тот отец, кто родил, а тот, кто воспитал.

Болтун прогундосил что-то по-иностранному, Ясна перевела:

– Нет хуже слепого, чем тот, кто не хочет видеть. Имеется в виду…

Сбоку от крыльца многозначительно прокашлялись:

– С праздничком, панна Моравянка.

– И вам, пан Рышард, того же, – поклонилась я, так и не узнав, что имел в виду Болтун. – На площадь идете или уже к медоточивым камням?

– Так вельможную панну застать хотел. – Сосед посмотрел на бургомистрову секретаршу, узнал, поздоровался, пошевелил бровями. – На два словечка наедине.

– Панна Ясна, – ответила я строго, – сейчас не чиновница из магистрата, а моя подруга. Нам с ней, как вы, вельможный пан, знаете, с крыльца до хоровода сходить нельзя, и в дом через порог возвращаться тоже. Поэтому давайте свои два словечка.

– Такое дело… – Рышард опять кашлянул, потянулся в карман за трубкой, передумал и выпалил почти без пауз: – Про то, что Морава-покойница Берегиней была и должность эту доченьке передала, в городе все знают. Виду только не подают, то есть не подавали, так положено…

Он тарахтел, в принципе, в скорости вполне мог сейчас посоперничать с самим неординарным и величайшим Болтуном.

Положено. Но сегодня от обычаев придется отступить. Горожане встревожены. Нет, то, что бургомистр у нас фахан, это ладно, лестно даже, и Марек из трактира великий чародей, вообще троекратное «ура!» и патриотическая гордость. Праздник большой, гости столичные и заграничные, торговле местной вспоможение, доманцы свои дукаты даже у пана Малера оставляют, потому что не разобрались еще, что в портретах художник не силен, он им жениха с невестой так изобразит, что родная мать…

– Пан Рышард, – перебила я, заметив, что голова хороводной процессии вынырнула на площадь, – давайте покороче. Маги, фаханы, феи…

– Об них как раз разговор. Ходят слухи, что пан-фахан-бургомистр хочет медоточивый круг разрушить.

– Это к лучшему, – объяснила Яська, – Камни на самом деле – ход в нижние сферы. Через него в любой момент на Лимбург орды тварей из бездны могут ринуться.

– Мы про то тоже слышали… – Рышард поглядывал на площадь и торопился.

Врата-шмата… За столько лет не ринулись и еще столько обождут, а только как город без медоточивых камней? Что пан Малер на картинках малевать будет? Куда девицы за похвалой отправятся? И самое важное, зачем тогда к нам заграничные разные люди приезжать будут? Другие какие места для развлечений разыщут? И денежку там же оставлять станут? Да, пан Рышард от имени городского совета говорил. Почему мне, а не бургомистру напрямую? Потому что тот пришлый и фахан, а я – своя.