Гражданка Ланге заявится в музей, расскажет историю о важности сохранения и что она ждала больше года, чтобы быть уверенной, что сокровище действительно вернется в экспозицию, а не сгинет в мутной воде послевоенной неразберихи. Музей откроют в конце октября, и Лидкина безбедная старость снова вернется на его стены.

— Что значит вылетела?!!!!

Нила стояла перед Женей. Обмирая от ужаса и задыхаясь, та шептала:

— Вылетела из техникума… не сдала… Мамочка… прости, прости, пожалуйста…

— Что значит прости? Бестолочь! Поступить и вылететь!

— Я не соображаю ничего! Вообще ничего не понимаю, что они говорят! Мама! Я старшие классы пропустила. Я не понимаю математику!

— А как первую сессию сдала?

— Списала, — продолжала шептать Нила, — у Мити… А на одном мне тройку поставили за то, что в самодеятельности пела… за грамоту…

— Ну так и дальше бы им пела!

— Мама, у меня по трем предметам двойки! По основным!

— Идиотка! — гремела Женя. — Идиотка! А где твой Митя был?

— Он не мой! Я не хотела опять у него просить… так же нечестно…

— Чего ты вдруг сейчас о честности вспомнила? А?! А бросить нас здесь в войну было честно? А в школе списывать честно? Дала бы этому Мите, и все были бы счастливы!

Нилка вспыхнула:

— Мам, ты что такое говоришь?! Я никогда… еще никогда!

— Ну и дура!

— Мамочка, прости, ну я работать пойду!

— Полы мыть?! Иди к декану, в ногах валяйся — чтобы переэкзаменовку на осень назначили!

— Да у меня по трем предметам двойки! Как я за лето выучу три года математики и химии? Как?

— Значит, не хочешь учиться?

— Да не могу я! Мам, пойми! Я с шестого класса не училась. Ну мы же в советской стране, любая работа в почете, на завод пойду!..

Женька смотрела на свою зареванную дочь с распухшим носом и исходила яростью. Боже, какая дура, да она бы за такую профессию что хочешь сделала — и дала, и убила, и зубрила бы круглосуточно!.. Ни капли воли, ни капли ее упрямства — одна телячья покорность и эта дурацкая улыбка вечно. Ничего путного от родителей не взяла! Женька отлично помнила каждый свой день — от Фрунзовки до Чернигова и границы, каждый день в оккупации…

Она молчала и думала: сдохнет! Не дай бог, я помру, и эта дура точно сдохнет, если не начнет бороться за свою жизнь, если не научится держать удар и давать сдачи.

— Значит, так, корова великовозрастная, — завтра в техникум и садишься за книги. Чтобы в сентябре опять училась. Пересдай экзамены.

— Мама, мамочка уже приказ вышел.

— Меня не волнует. И запомни: учеба — твоя работа. А у нас кто не работает, тот не ест. Понятно?

— Понятно, — всхлипнула Нилочка.

На утро, покосившись на кастрюлю с кашей, Нила, вздохнув, отрезала себе хлеба.

— Положи на место! — ровным голосом отозвалась Женя, сидящая с газетой.

Нила удивленно посмотрела на мать.

— Положи. Тунеядцы в нашем доме не едят.

— Я… кусочек… можно?

— Нет, нельзя.

— Хорошо. — Нила покорно положила отрезанный кусок под салфетку. — Чай можно?

— Колонка во дворе. Там пей. И с тебя за койку шесть рублей тридцать копеек. Платить тридцатого.

В молдаванском дворе не обязательно оглашать публично — ракушняк отлично пропускает все свежие новости, только усиливая сигнал.