— Ну есть же деньги, что ты в обносках ходишь?!

А может, она просто злилась на сестру, что та жила в доме, который без досмотра и ухода ветшал на глазах, как и ее сестра, а Ксеня, несмотря на свои ежемесячные страшно рисковые и очень прибыльные черные аудиты, до сих пор нет. И Панков все искал хороший участок. Чего искать? Сколько ждать?

Ксеня потерла виски и затылок — глаза от бесконечных цифр уже слипались, страшно гудела голова, как будто ее зажали в тиски и все скручивали и скручивали винт, но она почти закончила и налила себе еще немного коньяка в тяжелую рюмку. Ксюха пошевелит отекшими от ночного сидения пальцами ног, похлопает со всей дури себя по щекам и запьет коньяк остывшим чаем. А дальше едва успеет отклониться от стола, чтобы не забрызгать только что выправленные бумаги. Ее рвало на пол в кабинете начальника промтоварной базы. В глазах потемнело, голова кружилась, тошнота подкатывала новой волной, руки тряслись. Она изо всех сил уцепилась одной рукой за стол, второй — за спинку стула чтобы не упасть…

«Отравили или залетела?» — мелькнуло в голове у слабеющей Ксени.

Собаев всегда широко отмечал получку, донося домой едва ли половину. В этот раз он особо подзадержался. Пава дошел домой затемно, точнее, еле заполз на второй этаж и, почти преодолев бесконечную дорогу, ударился ногой о стоящий на дворовой галерее старый Фирин сундук.

— Ах ты ж мля, — ругнулся он.

Выскочила Нилка:

— Павочка, ты чего кричишь? Ночь на дворе! Ты где ходил? Идем домой уже! — зашептала она, потянув мужа за рукав.

— Ты меня преследуешь! — взвизгнул он, отпихнул Нилку и, пошатываясь выровнялся: — Отстань! Я обратно пошел! Денег дай!

— Нет у нас денег, — оправдывалась Нила. — У тебя же получка сегодня… Ты что… Ты всю зарплату…

— А ты мне считать вздумала?! Обобрать меня сонного захотела? — Пава с силой толкнул ее в сторону двери и, подгоняя кулаками, загнал в комнату. Нила на пороге оступилась и упала, закричала от боли:

— Ай, я, кажется, руку сломала…

— Ах ты падла жирная! — Собаев пнул ее ногой и ударил кулаком по голове, Нила вскрикнула и запричитала: — Павочка, не надо! Павочка, не бей!

На Молдаванке женщин не предупреждали, что все алкогольные психозы чаще всего усиливают тяжелые черепно-мозговые травмы. Оставалось утешаться мыслью, что «бьет — значит любит».

И Павочка не останавливался и месил кулаками Нилкины рыхлые, мягкие руки, которыми она пыталась прикрыть голову.

— Отвали от мамы! — Пьяный Собаев оглянулся. — Последнее, что он увидел — это Людка. Его тощая, длинная, носатая, как журавль, падчерица, в трусах и майке, с топором над головой. И свет погас…