Нивхи вернулись через пару часов с нарядной старухой в нерповом полушубке и расшитой рубахе. Ее лицо было похоже на кусок каменной породы в таких же выдутых ветрами и штормами заломах.
Старуха подслеповато осмотрела Ксеню и склонилась над Фирой. Достала кожаные мешочки и бутылку. В мешок сунула корявый темный палец и мазнула Фире по лбу какой-то вонючей коричневой пастой, потом отхлебнула из бутылки, судя по запаху — спирта. Отодвинула костлявым плечом Ксюху, взяла Фиру за руку и забормотала. Фира под успокоительным тихо и ровно дышала, не просыпаясь.
Старуха вдруг откинулась, задрала голову вверх. Ее каменное лицо растрескалось, разбежалось морщинками вокруг беззубой улыбки.
Потом она покосилась на Ксюху, насупилась, укоризненно покачала головой и снова повернулась к Фире. Когда она закончила бормотать, охотник, который привел шаманку, стал переводить, подбирая слова.
— Там, — он ткнул пальцем вверх, — там… Верхний мир. Когда тело умирает, ты идешь туда, где твои. Там ее ждет белый охотник.
Ксеня посмотрела на шаманку.
Та убедительно закивала головой, забормотала и стала, приподняв губу, прикладывать под носом палец.
— Ее ждет охотник, в шапке с… — охотник попытался показать какой-то кружок как над головой, — как у твоего начальника. У него усы и борода желтые, как песок. Очень высокий. Он ее давно ждет, и она сильно хочет к нему. Много-много зим хочет. А вы не пускаете. Ты ее не пускаешь. Отпусти. Ей там хорошо. Они там будут жить, а потом — птица.
— Что птица?
— Они там живут новую жизнь в верхнем мире, а потом хорошие люди становятся птицами и прилетают в новых людей. Шаман говорит, она — птица.
Старуха тяжело поднялась и взяла Ксюху за руку, ласково заглянула снизу в лицо и снова затрясла головой.
Нивх переводил:
— Они оба просят, чтобы ты ее отпустила.
Ксюха кивнула и вытерла ладошкой слезы.
— Передай, я отблагодарю. Пусть скажет, что хочет — деньги, водка, патроны? Я завтра все дам…
Она осела у кровати, поцеловала Фиру в щеку и шепнула:
— Мамочка… Птичка моя, птичка, как папа тебя называл… Поцелуй его там за меня… я тебя люблю. Я… я тебя отпускаю.
Она отодвинулась от щеки, села просто на пол. Уткнулась в Фирины ноги под одеялом и тихо, горько заскулила. Выплакавшись, пересела на стул у кровати и прикрыла глаза.
Фира продолжала улыбаться во сне…
…Ксеня всхлипнула. Нет, ничего тогда, в сорок втором, она не могла больше сделать. Сморгнув слезы, она достала из сумки аккуратно сложенную бумажку и перевернула. На обороте чернильной ручкой ее аккуратным почерком было выведено:
«Вторник 22 сентября. Мама ушла в 5.30 утра».
— Как там в Верхнем мире? Папа летает? А я никак забеременеть не могу… Вы, когда там птицами станете, прилетайте ко мне… Пожалуйста…
Ксеня шморгнет носом и посмотрит на изящные золотые часики на запястье:
— Мамочка, мне пора. Катер через полчаса уйдет…
Ирод хмыкнул, разглядывая четыре звонка на роскошной резной двери Лидки, и ткнул пальцем в крайний звонок с прикрученной латунной табличкой «Проф. Ланге Н. Н.».
Открыла Лидка, как всегда, при параде и неожиданно, без наигранного счастливого удивления, молча махнула рукой, приглашая следовать за ней по темному коридору в глубь квартиры. Василий Петрович дважды споткнулся об какие-то тюки и медный таз и просочился в заставленную мебелью комнату Лиды.