Словом, противник у Кошко оказался крайне серьезный. Но он взялся за работу: взяв привезенные с собой из Москвы десятка два фотографий самых крупных «варшавских воров», вдобавок фото банковского чиновника, харьковские гостиницы стали объезжать не только сыщики, но и сам Кошко.

Чиновник, кстати, вызывал сильнейшие подозрения. Оказалось, что он раньше служил в Гельсингфорсе (Хельсинки), в местном отделении банка «Лионский кредит», но был оттуда уволен по подозрению в соучастии в готовившемся ограблении банка. Вдобавок подкоп, отнявший у воров недели две, вел как раз со двора, на который выходили окна квартиры чиновника. Представлялось невероятным, чтобы чиновник за это время не обратил внимания на «земляные работы» во дворе. Но он молчал…

Повезло. В одной из гостиниц лакей опознал по фотографиям двух «польских воров» высокого полета, а в другой опознали еще четверых, рангом пониже. Мало того: тот самый лакей опознал и чиновника, не раз навещавшего двух несомненных главарей – Квятковского и Горошека. Но и познакомившись с его показаниями, чиновник продолжал твердить, что тут какая-то ошибка, никакого Квятковского он знать не знает, так что его с кем-то перепутали.

Однако Кошко не унывал. У него оказался еще один козырь: тот самый лакей, что опознал Квятковского и чиновника, рассказал еще немало интересного. Оказывается, супруга чиновника (полька, как и ее муж-поляк) часто навещала в гостинице Квятковского и надолго у него оставалась. Кроме того, лакей не раз носил записочки от Квятковского к ней и от нее к Квятковскому и, поскольку они были не запечатаны, из любопытства их читал. По его твердому убеждению, парочка пребывала в любовной связи.

К супружнице чиновника отправился опытный сыщик Линдер, умевший мастерски имитировать иностранные акценты. Лучше всего ему удавались еврейский и финский, но и с парой-тройкой других обстояло неплохо. Он представился большим другом «Стасика», то есть Квятковского, и сказал, что Стасик просит передать пани привет, испытывает нешуточную сердечную тоску и ждет весточки. Поначалу дамочка отнеслась к гостю настороженно и заявила, что никакого «Стасика» не знает. Но Линдер показал ей фотографию Квятковского с дарственной надписью на обороте, адресованной якобы ему (надпись, располагая образцами почерка Квятковского, в два счета подделали в сыскной полиции).

Подействовало. Линдер был обласкан и накормлен вкусным обедом, но, главное, пани написала сердечное письмо, нежное и обширное, не оставлявшее никаких сомнений в характере отношений меж ними. Каковое Линдер и должен был Стасику передать (он сразу заявил, что адрес друга Стасика знает, но не скажет – пущей конспирации ради).

Письмо Кошко тут же показал чиновнику. Тот, прежде считавший женушку образцом супружеской верности, пришел в несказанную ярость. И запел, как соловей, закладывая все и всех. Рассказал, где сейчас обитает Квятковский: в Москве, на Переяславльской улице, у любовницы Горошка. И облигации при нем, поскольку именно чиновник, задействовав старые связи, вызвал из Гельсингфорса юркого дельца Хамелейнена, который с его рекомендательным письмом должен будет пойти к Квятковскому и купить облигации оптом: за полцены, конечно, как это с ворованным обычно и бывает, но в данном случае «полцены» означало 1 200 000 наличными… Заодно признался, что сарайчик, из которого вели подкуп, принадлежит как раз ему, и назвал имена всех участников «предприятия», коих набралось девять человек.