Действительно, странно. Начинаю рассуждать вслух: — Ну, он живет в стране, где круглый год лето. И к тому же, поздравляя, я рассказала ему про осень. Прогоняю помощника из кабинета и озадаченно смотрю в окно. Что-то с этим ребенком не то. Где здоровый детский прагматизм? Он мог заказать себе что-нибудь поинтереснее кучки жухлой листвы. Надо поговорить с сыном. Может, родители излишне балуют Макара и ему нечего больше хотеть? Хотя, зная моего сына, я в этом сомневаюсь. Ну да ладно: подрастет — поумнеет!

Возвращаюсь к работе и просматриваю новости, пока в глаза не бросается заголовок: «В Summer резкое похолодание». Мелькает нехорошее предчувствие, но я его прогоняю.

«В Summer ночная температура впервые опустилась до пяти градусов», — новость следующего дня. Отмахиваюсь и от этой новости, завалив себя работой.

На третий день читаю: «Из Summer улетают скворцы, соловьи и жаворонки». Не могу больше себя обманывать, я должна выяснить, не происходит ли то, что происходит по моей вине. Звоню сыну и прошу передать телефон Макару.

— Привет, малыш. А скажи мне, пожалуйста, вот у того курьера-фокусника ты какое желание загадал?

— Чтобы у нас всегда была осень, — радостно кричит Макар.

О, боже…

Изменила климат в целой стране…

И самое страшное, что я никогда не колдовала вполсилы: никто не может отменить мое заклинание — даже я сама.

Готовясь к публичному унижению, вхожу в здание инквизиции. Да, они будут отыгрываться за все мои шпильки, пущенные с трибуны ассамблеи. Но что они могут сказать мне страшнее того, что я сама себе сказала? Все равно для меня самый грозный критик — собственная совесть, а она разошлась так, что по сравнению с ней все будут слабаками.

Молодая секретарша доводит меня до кабинета начальника инквизиции, разглядывая мои украшенья так, будто меня сейчас убьют, а сережки, браслеты и кулон достанутся ей. Мне и так не по себе, а от ее взгляда по телу дрожь пробегает. Она стучит, открывает дверь и с садистской улыбкой предлагает мне зайти. Вхожу в логово главного монстра и замираю. Серж!

Сидит за широком столом главного босса. Как только за мной закрывается дверь, Серж выбирается из-за стола, идет ко мне и целует в щеку вместо приветствия, как делал полжизни. Потом провожает к одному из двух кресел у окна и разваливается в другом в позе мечтателя, подперев голову рукой. — Представляю, каково тебе сейчас, — вздыхает он.

— Умножь на два, — отвечаю я.

— Так, Лариска, но у меня плохие новости: тебя увольняют и лишают магической силы — из этого кабинета ты выйдешь уже простым человеком…

Серж продолжает говорить, но я его не слушаю. Лишат силы? Да лучше бы они меня жизни лишили! Надо бежать. Лучше быть в подполье, но с силой. Я вскакиваю на ноги и телепортируюсь.

Я не телепортируюсь.

Смотрю на Сержа, как на своего убийцу.

— Как ты это сделал? — Ноги подкашиваются, и я снова плюхаюсь в кресло.

— Что? — не понимает Серж. Для лучшего переговорщика он слишком недогадливый.

— Как лишил меня силы?

Серж кривится.

— Ларис, это не я. Не стал бы по многим причинам. Говорю же, что был против, но меня отстранили от голосования. Тебя лишила силы восьмисотлетняя колдунья, провожая ко мне.