Но кровавые глаза продолжали рыскать по воздуху в поисках помощи. Наконец отец сообразил и достал из брюк сложенный вчетверо листок бумаги, развернул его и только тогда заговорил вновь:

– Вы неделимые! Вы – моя плоть, моя кровь, нас с вами объединяет любовь! Моя жена счастливее всех жён на свете, она умнее всех даже в университете! Мой сын – боец, он – моя гордость! Я смог передать ему свою твёрдость! Смог же, да? – Отец взглянул на сына, и тот послушно закивал, сияя придурковатой улыбкой. – Я воспитываю вас, чтобы вы стали, семья, такими же сильными как я! Я вас оберегаю, я вас защищаю, я лучших людей во всём мире не знаю! Вот это красиво получилось, да? – Он взглянул на маму, и та послушно закивала, сияя придурковатой улыбкой. – Вы – поддержка моя, ради вас я живу! Ради вас я кого угодно убью! Я вас поздравляю с днём рождения сына! И тут… – Он хрипло загоготал, ткнув пальцем в листок бумаги. – Тут шутка. С днём святого Валентина!

Отца так сразило собственное остроумие, что он заржал как лошадь – да так, что Андрей испугался, как бы он не грохнулся на пол от такой тряски. И мать, и сын засмеялись в ответ. Сквозь зубы протискивался страх, пока с губ срывался фальшивый смех, и чем дольше Андрей выплёвывал из себя этот смех, тем страшнее ему становилось. После смерти Коли страх вообще его не отпускал.

А сегодня присосался как пиявка.

Отец, польщённый оценкой своего таланта, ласково посмотрел на семью, и на какой-то миг Андрею показалось, что он видит перед собой того мужчину, в которого когда-то влюбилась мама – ласкового, доброго, с таким понимающим взглядом, сильными руками, грубым голосом, который словно обещал защиту. Но потом отец хрюкнул, и всё вернулось на свои места. Он налил себе рюмку и, заметив, что сын так ничего и не выпил, выпалил:

– А ты чё не пьёшь, солдат! Ну-ка давай, выпей с отцом!

Через несколько секунд они чокнулись, и Андрей влил в себя коньяк – один глоток, всё разом. Опустил рюмку на стол. Мгновенно почувствовал, как выпитая жидкость огненным языком прошлась по организму… и задела что-то ещё. Что-то красное. Пульсирующее. Нечто такое, что пряталось под тканью мышц, собираясь выглянуть наружу, да только страх втаптывал обратно. Но алкоголь тронул это нечто. И Андрей почувствовал, как оно начало возгораться.

Следующие двадцать минут продолжалось празднование, под ядовитым жёлтым светом изредка мигающей лампочки ужинала семья Бедровых: самая лучшая женщина в мире, самый лучший сын в мире и самый лучший мужчина, поэт, отец, начальник управления МВД России по Василеостровскому району в мире. Он всё разговаривал, рассказывал о своей службе и без конца хвастался тем, с каким успехом он справляется с должностными обязанностями; Андрей всё это время наливал себе коньяк и выпивал – сначала робко, затем смелее. Отец был не против, даже поощрял это, чокаясь с сыном рюмками, и с каждой опрокинутой в Андрее всё больше разгоралось неведомое нечто. Казалось, он поит какого-то зверя, и чем больше он пил алкоголя, тем яростнее зверь требовал ещё. Страх, до этого так отчаянно бивший в колокола, никуда не делся, но заметно побледнел, его словно утапливали в нарастающем море коньяка. Андрей хмелел. Хмелел и ощущал, как что-то медленно поднимается из глубин груди к сердцу уже не в силах прятаться. Измучивший вопрос. Непонимание. Слепая ярость. Ярость? Ненависть. Злость. Скорее обида. В которой тонут остальные эмоции. Отец тем временем продолжал рассказывать о своей работе и сейчас перешёл к тому моменту, где его сотрудники доложили о поимке двух преступников, которых никак не могли найти три года – благо, начальник управления МВД России по Василеостровскому району предложил им гениальный план.