– Сейчас папа придёт. – Мама говорила тихо, будто боялась спугнуть тишину. – Он сказал, что приготовил тебе подарок. Тебе ж, как никак, восемнадцать лет исполняется.

Андрей продолжал вглядываться в подсолнухи. Дышал он тяжело, будто только что пробежал стометровку, но нет, он неподвижно сидел за столом, в лёгких, расширяющихся и сжимающихся, гулял воздух – жёлтый воздух, прожигающий слизистые. Восемнадцать лет… Восемнадцать лет в отвратной желтизне, облепляющей кожу… Как же Андрей сейчас скучал по кадетке! По этим бессмысленным утренним построениям, во время которых ты одновременно и выполнял команды, и думал о своём; по марш-броскам, когда весь взвод изрядно пыхтел, проносясь по асфальту, а особо рьяные благодарили за это офицеров, подбирая такие эпитеты, что, слыша их, уши увядали сами собой; по этому редкому часу отдыха, который удавалось украсть после обеда. И по Коле… По разговорам с ним после отбоя. По его смеху, всегда такому громкому, звонкому, что будто говорил тебе: «Не стесняйся! Смейся со мной!» И вот уже Коля обнимал тебя, не в силах сдержать собственный смех, делясь им с тобой и разукрашивая жизнь. Так рано… Так рано всё закончилось.

И так глупо.

Андрей продолжал вглядываться в подсолнухи, в их стебельки и жёлтые листья, окутанный тишиной и плавающим в воздухе гноем, пока не услышал, как в двери проворачивается ключ.

Его глаза поднялись на маму.

Она тоже разглядывала подсолнухи.

– Семья, привет! – Отец зашёл в квартиру, захлопнул за собой дверь. Уже пьян, догадался Андрей. Видимо, отмечал мой день рождения. – Я вам кое-что принёс! Вы будете очень рады!

Из прихожей, которой и прихожей было назвать трудно, начали раздаваться звуки расстёгиваемой молнии и трения ткани об ткань, ткани об кожу. Андрей слышал всё. Слышал слишком хорошо, чтобы не обращать внимания. Всё из-за страха. Отчего-то сегодня он парализовывал не только тело, но и что-то другое – то, что скрывало тело. Впивалось в его части острыми клыками и шептало: «Слушай, смотри, запоминай каждую деталь, чтобы потом воспроизвести их в кошмаре».

– Именинник, подойди сюда!

Несколько секунд Андрей сидел неподвижно, не в силах пошевелиться. Глаза впивались в подсолнухи, словно могли остановить всё это, словно действительно могли схватиться за их стебли и держаться, пока корни не вырвутся из-под земли под гнётом отца. Потом Андрей медленно вышел из-за стола и, всё ещё держа голову опущенной, поплёлся к прихожей. Именинник. Именинник, брошенный миром. Именинник, лежащий на асфальте под тёмными силуэтами и каплями. Стучащими по крышке гроба. Стучащими по напрягшимся мышцам.

– Ну где ты там? Быстрее!

– Я иду, пап!

Он вышел в небольшой коридорчик и увидел у входной двери отца, в ногах которого стояло несколько чёрных пакетов. А сам он сиял улыбкой. Губы растянулись под впадшими вовнутрь черепа глазами, что сейчас были налиты кровью. Казалось, отец сейчас вот-вот заплачет, но нет, нет, плакать он не собирался – улыбка об этом кричала, заходилась в яростном рёве. У его сына день рождения! Так поздравим же его!