Глава 11

День рождения

Клеёнка.

Всё та же клеёнка.

Андрей впивался в неё взглядом и, казалось, тонул в ней, пока мир вокруг захлёбывался ядом, сотканном из чужих голосов и жёлтого света, проникающего под кожу. Клеёнка, под которой стол укрывается скатерть – до жути знакомая, до боли родная, до тошноты изученная. Словно с момента создания Вселенной эта скатерть была здесь, и казалась она такой необходимой частью мира, что даже при извержении сотен вулканов, при километровом цунами, при Армагеддоне она останется здесь. Андрей всю жизнь провёл, пересекаясь с этой клеёнкой и этой скатертью, будто они были его вечными спутниками, его… ангелами-хранителями. Маленькими ангелочками, во взгляде которых хотелось укрыться от ядовитого жёлтого света, спрятаться, лишь бы всего этого не видеть. Казалось, скатерть с клеёнкой действительно спасали, были оберегами – стоило Андрею опустить голову и впиться в них взглядом, как мир уже не казался таким опасным. И можно было поверить, что он не вгонит свои острые клыки в твою нежную, никем не изведанную плоть.

Но хоть они и спасали – скатерть, клеёнка, которые были старше самого Андрея, – всё же он испытывал к ним лютую, ничем не прикрытую ненависть – слепую ярость, его старую подругу! Потому что они – свидетели его трусости.

Слабости.

Робости.

В Кадетском Корпусе его боялись – он видел это в открываемых перед ним дверях, в том, как другие отводили взгляд, когда натыкались на его собственный; видел это в быстром исполнении приказов, когда его назначали дежурным по роте, и в отвратной лести, которая сочилась из каждого третьего после очередных разборок, в которых Андрей оказывался победителем. В школе его уважали, везде он занимал такое место, где не приходилось опускать голову и говорить так тихо, чтобы тебя не услышал отец и не взял после этого ремень, чтобы наказать, наказать, наказать наглого мерзавца! Только дома. Solo en casa. Только здесь он вдруг терял всю свою силу – всего себя, – какую-то уверенность, почему-то его начинала бить дрожь, ползти под кожей, вгрызаться в кости, а голова сама по себе опускалась вниз, и глаза впивались в скатерть с клеёнкой. Андрей изучил рисунки подсолнухов на фоне белого ничего так досконально, что без труда мог указать на конкретный шов в конкретном месте. Подсолнухи… Грёбанные подсолнухи… Именно на них, прикрытые клеёнкой, все эти годы смотрел Андрей, пытаясь контролировать в себе страх – сначала не видя подсолнухов, а лишь линию стола перед глазами, лишь потом, с каждым годом возвышаясь над столом, он всё более досконально изучал их. Подсолнухи. Изучал, не в силах поднять голову. Solo en casa. Только здесь – всегда, в любое время – его охватывал не отпускающий душу страх.

И вот сегодня, 15 декабря, он стал особо сильным.

Сегодня свет казался ещё более жёлтым. Андрей не мог этого объяснить, но почему-то он был уверен, что лампочка над головой не просто сияет, а блюёт жёлтым светом, и падает он на всё, всё, абсолютно всё! Словно кто-то невидимый расстегнул ширинку и облил мир жёлтым – капли стекают по сахарнице, блестят на клеёнке, даже чёрные круги подсолнухов пропитались желтизной и, казалось, сочатся гноем. Всё вокруг жёлтое. И чем сильнее Андрей ощущал в себе страх, его неутихающую мелодию на своих рёбрах, тем ярче становился свет. Теперь он