– Да брось ты, тут хоть затыкай, не затыкай – я всё равно уже…

– Не говори так! – Андрей сорвался на крик. Он не понимал, что стекает по его лицу – слёзы или капли чужой мочи. Мышцы лица содрогались, всхлипы протискивались сквозь зубы, слова тонули в сдерживаемых рыданиях. – Не смей сдаваться, amigo, понял?! Через пятнадцать минут подъедет «скорая», тебе помогут, будешь ещё бегать и прыгать, поступишь в универ, а потом…

Коля тихо засмеялся, кровь запрыгала на его животе. Чёрная, блестящая, словно живая. Андрей смотрел на него и словно видел, как в полутьме двора кожа его теряет цвет, становится бледной, бескровной. Вся она вот, снаружи. На руках обоих.

– Ты чё ржёшь?

– Да я… – Коля откашлялся, на асфальт брызнули чёрные капли. – Я вспомнил, почему мы начали баловаться испанским. Называть друг друга amigo, compadre, а всяких говнюков – pendeho. Ты помнишь?

Андрей помнил. Но сейчас его больше волновало другое.

– Я выбегу со двора и позову на помощь. Наверное, найду кого-нибудь, кто реально сможет тебе помочь. Полежи пока тут, я мигом.

Андрей рванул с места, но Коля остановил его. Ладонь легла на руку, но из-за недостатка сил скользнула к самой кисти, оставив на предплечье кровавый след.

– Не надо. Сам же сказал – скоро «скорая» приедет. Скоро «скорая» приедет, – Коля вновь засмеялся, кровь запрыгала на том месиве, что должно было называться животом. – Останься. Я не хочу, чтобы ты уходил.

Андрей опустился на колени, свет уличного фонаря прошёлся по его блестящей коже.

– Помнишь Юлию Сергеевну, Эндрю? Учительницу испанского. Она к нам в корпус пришла, когда нам было по двенадцать лет. Ты ещё втюрился в неё. Помнишь?

Андрей медленно кивнул. По его лицу стекали капли.

– Мы бегали к ней после обеда на доп. занятия – так, чисто поглазеть. Особенно ты. У тебя вообще челюсть от неё отвисала. Сколько ей было?

– Двадцать два. Ей было двадцать два, а нам двенадцать.

– Да, – Коля расплылся в улыбке, сквозь зубы проглядывала смесь слюны и крови. – Она была добра к нам в отличие от большинства учителей. Мы, правда, не учились нихрена, а просто пялились на неё, а ты ей даже стихи писал.

– Господи, – Андрей опустил голову. – Зачем ты это вспоминаешь?

– Ужасные стихи, ей Богу, рифмы вообще не было. Но ты писал от сердца. – Коля снова улыбнулся, на этот раз уголки губ с большим трудом потянулись вверх. – И мы как-то пришли к ней, и то ли ты, то ли я спросил, как понравиться девушке, если ты её очень-преочень любишь. А она сказала, что надо заговорить с ней на испанском. Она шутила, конечно, но мы восприняли всё это всерьёз.

– Она сказала, что испанский – язык дружбы и любви. И мы как придурки начали говорить друг с другом и со всеми девочками на испанском. Выучили пару фраз, – и поехали.

Андрей всхлипнул, на асфальт, помимо капель крови, упала слеза.

Коля глубоко вдохнул:

– Мы действительно верили, что если будем трещать на испанском, к нам прибегут все девушки мира. А ты учил его ещё и для того, чтобы понравиться Юлии Сергеевне.

– Tienes ojos muy bonitos y cabello muy bonito. Me enamore de TI.