Андрей сразу понял, что произойдёт. Он закрыл глаза, повернул голову как мог и вжался половиной лица в асфальт, когда десятки струй хлынули на него. Он старался не думать – старался ни о чём не думать! – ведь если б позволил мыслям разгуляться, то тут же бы завыл, попросил их прекратить, но нет, нет, нет! Он зажмурился что было мочи и всеми силами пытался не обращать внимания на мир, на этот тошнотворный запах немытых членов, на эти капли, стучащие по коже, на оглушающий смех! Он жаждал провалиться сквозь землю, исчезнуть, но нет, он был здесь, капли били его по лицу, и он всё запоминал, и да, он всё запомнит, запомнит звук стучащих капель и возненавидит дождь, потому что всякий раз, когда с туч будет падать вода, Андрея будет кидать в прошлое, где на него, распластавшегося на асфальте, мочились двадцать человек. Капли. Капли били по всему телу. Андрей чувствовал, как изнутри сейчас поднимется ярость, но он мигом притупил её, потому что ярость означала попытку сопротивления, а ту бы сразу пресекли, и Андрей с ещё большей горечью вжался бы в асфальт. Тьма. Только тьма. Он связал мысли и всеми силами старался ни о чём не думать, пока одежда на нём становилась мокрой, пока капли били его, пока весь мир смеялся над ним, давя ногой на промежность.

Ты это забудешь, ты это забудешь, ты это забудешь!

Он этого не забудет.

Андрей вцепился в нижнюю губу, чтобы сдержать плач.

Через какое-то время стук капель прекратился, наступила тишина. Потом кто-то смачно харкнул. Андрей почувствовал лёгкий удар по левой руке. Вслед кто-то так же собрал слюни и выплюнул их. Ещё один удар. Андрей попытался встать, но нога мгновенно прижала его к земле, а владелец её не пожалев соплей харкнул Андрею на голову вызвав всеобщий гогот.

Тогда, в очередной раз отвернув лицо и вжавшись им в асфальт, Андрей сильнее всего пожалел о когда-то принятом им решении – не прыгать с крыши. Даже Лиза показалась сейчас чем-то несущественным, нереальным. Капли, запах мочи, плевки – вот что было реально. И подступающие к горлу рыдания. Рыдания, которые нужно было сдержать.

– Мы их проучили. Этот, – толстый пнул тело Андрея, – этот точно тэперь будыт следыть за языком. Валим. Быстро.

Андрей не смог сдержать выдох облегчения и лишь сильнее вжался в асфальт, слепо надеясь, что он поглотит его и спрячет от остальных. Закрыл глаза. В темноте раздался звук застёгиваемой ширинки, потом ещё, ещё и ещё. Затем послышались шаги, утихающие с каждой секундой. Под небом Петербурга, что пропитывалось тёмными красками, утапливающими в себе свет, в окружении жёлтых стен, во дворе-колодце, оплёванный, мокрый от чужой мочи и тихо-претихо хныкающий, лежал юноша. Губы его скользили по асфальту, будто просили у него помощи, а в голове беспрерывно одной линией крутились всего два слова.

Два чёртовых слова.

Меня сломали.

***

– Я вынужден покинуть вас.

– Катитесь к чёрту, – сказал Андрей священнику. – Всё равно от вашего присутствия ему лучше не станет.

Священник что-то тихо пробормотал и удалился, шаги его сразу утонули в гуле бьющих по гробу капель. Капли. Они били по всему – по шее, плечам, спине, рукам, голове, словно жаждали сломать кости. Они вгрызались в землю мощными струями, а она, казалось, шипела в ответ, злилась, но продолжала впитывать в себя льющуюся с небес воду. Такой природный, жёсткий секс, где небу надоело церемониться и сейчас оно насиловало землю, заставляя всех живых существ, стоящих меж ними, терпеть истерику, страсть, ярость природы. Мир явно хотел уничтожить себя. Капли били по черепу так, что он должен был вот-вот сломаться, но нет, он держался, а маленькие снаряды продолжали лупить по коже. По лицу словно стекала кровь. Кровь, выходящая из воронок от этих снарядов.