Бьерн весь замер, когда без всякого стеснения Валерия дёрнула за пояс штанов.

— Любимая…

Неуверенность в его голосе насторожила, а попытка отстраниться привела в ужас. Нет-нет! Она не готова отказаться от него сейчас! Просто не может!

— Бьёрн, — ее шепот бы полон мольбы, — любимый, — бормотала, обнимая и притягивая к себе, — мой…

С обречённым стоном он сжал ее в объятьях. Опрокинул на кровать, подминая и накрывая собой. Восторг от ощущения крепкого тела перетек в новую волну возбуждения. Она неловко пыталась лишить их обоих одежды, но лишь сильнее затягивала узлы шнуровок.

— Сейчас, — лихорадочный шепот обжигал слух крошечными разрядами молний, — сейчас, моя девочка… нетерпеливая, сладкая… моя…

Валерия вскрикнула, почувствовав соприкосновение обнаженной кожи. Выгнулась, подставляя свободную от шелка грудь под торопливую ласку. Ладони заскользили по налитым буграм мышц, и она сжимала ногами крепкие бедра, умоляя дать ей почувствовать, что это все не сон. Что сейчас он — здесь, и все вокруг — та самая реальность, в которой она — Аллелия, и по-настоящему живая.

И если от счастья можно потерять сознание, то она умерла, почувствовав, как каменный бархат его плоти проталкивается в тело. Растягивает и раскрывает тугие мышцы, заполняя тянущую пустоту. Первая судорога удовольствия скрутила низ живота. Он даже не наполнил ее до конца, а лоно уже сжималось, и под зажмуренными веками вспыхивали звёзды.

— О-о-о, любимая, — стон, полный муки и восторга, толкнул ещё ближе к краю, — не могу… больше!

Жесткий толчок — и мир вокруг нее взорвался. Осыпался искристыми блестками, наполняя каждую частичку тела янтарной негой. Остро-сладкие судороги растекались внизу живота медовой патокой. И у глубокого поцелуя был соленый привкус, но только потому, что от переполнявшего ее счастья было даже больно. А Бьёрн шептал в губы что-то неразборчивое. Трогал и мял, торопливо одаривая лаской, и быстрыми выпадами подталкивал к новой грани.

Ещё один пик удовольствия приближался так же стремительно, как первый. Валерия подавалась бедрами навстречу, вскрикивая от неповторимого ощущения близости с мужем. Единственным и неповторимым мужчиной, замены которому не будет никогда.

Над головой захрустело дерево. Спина под ее пальцами окаменела, и внутри стало тесно.

— Лер-р-ри, — зарычал в губы, выгибаясь и замирая на несколько мгновений, — люблю… — выдохнул, глубоким толчком погружаясь внутрь и отправляя обоих в бездну.

Их стон был громким и протяжным. Ее муж кончал долго, наполняя лоно густым семенем и осыпая поцелуями лицо. Внутри все сжималось, и ощущение бархатной плоти стало во много раз острее. Ее Мишка все ещё твердый и может ещё… Она знает.

Но мужчина вдруг отшатнулся, и хмель похоти в его глазах начал стремительно таять. Щеки были взяты в плен огромных ладоней, и любимые черты исказила тревога.

— Ты очнулась …

Рот открыть не позволили горячие пальцы.

— Не смог отказаться от тебя, любимая. Прости, — легкие поцелуи кропили лицо, — прости…

Попробовал бы только! Да она бы… она… Из глаз почему-то опять потекли слезы. Беременные гормоны! Но муж переполошился ещё больше.