— Вы… мне? — переспросила неуверенно.

— Ага! Ну, так что, огонечку дадите?

Валерия стушевалась. Какой такой огонечек? Не курит она. И голос этот… Знакомый ужасно! В груди царапалось смутное предчувствие. Надо вспомнить… Вот надо, и все тут!

— А-а-а… — Ну где она слышала? Кафе, улица, больница… Больница! — Вы медсестра! Когда я очнулась, вы рядом были.

А дальше случилось то, от чего ноги подкосились, прирастая к плитам мостовой. Девушка улыбнулась. Ослепительно белые зубы сверкнули между сочных губ.

— Синюшка! — Валерия бросилась вперед, цепляясь за рукав серой толстовки. — Это ты!

— Женщина! Вы ополоумели?! — девушка отшатнулась, но Валерия держала крепко. — Отпустите! Да отпустите же!

— Верни меня! — шептала, не обращая внимания на крики «медсестры» и привлеченных шумом прохожих. — Дай еще один шанс! Верни!

— Отцепитесь!

— Верни!

— Больная!

— Верни меня!

К ним направился какой-то мужчина. Разнять хочет? Валерия еще сильнее сжала пальцы. Ни за что!

— Я люблю его! Пожалуйста… Не могу без него!

Глаза из-под капюшона блеснули неоновой синью. И тонкие девичьи пальцы вдруг накрыли ее, разжимая без всяких усилий. Белозубая улыбка озарила задорное молодое лицо, и Синюшка весело фыркнула.

— Дура ты, Ал-ле-ли-я, хоть и умная. Ладно, спишем на беременные гормоны.

Едва заметный толчок в грудь расползся по телу колким онемением. Ноги подломились, а в глазах поплыл белесый туман, растворяя в себе серые улицы, тяжелое небо и озябших на холодном ветру прохожих. Мостовая поплыла вниз, и перед глазами очутилось стремительно темнеющее небо.

— Помогите! — крикнул звонкий голос. — Женщине плохо! Сердце… Ско-ру-ю…

Тьма вздыбилась плотной волной, и мир вокруг пропал.

— Лери! Девочка моя! Лери, проснись!

Под щекой чувствовалось твердое, а по спине скользят широкие ладони. Она узнала бы их из сотен тысяч. И этот запах… Валерия застонала, глубоко втягивая воздух. Ткнулась носом в мягкую кожу шеи, и покалывание коротких щетинок лучше всяких щипков вернуло осознание реальности. Нервы не выдержали, и ветхая пленка самоконтроля лопнула, давая волю слезам.

— Бьёрн… — провыла, запинаясь и захлебываясь воздухом, — живо-о-ой, — стиснула крепкую шею, вплетая пальцы в густую щётку волос.

Сердце встрепенулось и заколотило как сумасшедшее. То подскакивало к горлу, то проваливалось в бездну, разгоняя волны головокружения. И озноб рассыпался по плечам ледяными мурашками, открывая дорогу копившемуся внутри холоду. А вокруг нее клубилось тепло — живое и любимое. Густой голос окутывал мягким «Лер-р-ри», и по лицу скользили чуткие губы, собирая капельки слез.

Вцепившись, как будто он мог исчезнуть, Валерия вздрагивали от каждого прикосновения. Тянулась за лаской и умирала вместе с ее окончанием. Бьёрн гладил и прижимал к себе, но ей нужно больше. Нужно сильнее, чем воздух и вообще все. Подкараулив осторожные губы, она прижалась к ним, жадно требуя поцелуй. Невозможно расцепить пальцы, но и ждать больше невозможно. Ухватившись за ткань рубахи, рванула ее вверх, пытаясь добраться до горячей кожи.

На периферии слуха послышалось оханье, кажется, хлопнула дверь, но Валерию это не интересовало. Ее муж рядом! Родной, настоящий и такой… ее! Весь только ее! Большой нежный Мишка… Возбуждение проснулось мгновенно. Яркое, как вспышка магния, вытравило колющий сердце холод и огнем заструилось по венам.