Он оказался в тёмных сенях и пошёл наугад, держась за бревенчатую стену, молясь лишь об одном: чтобы не опрокинуть чего-нибудь ненароком. Совсем рядом слышался многоголосый, переливчатый мужской храп, по которому Ефим заключил, что поблизости находится людская. Впереди была открыта дверь; осторожно подойдя, Ефим увидел огромную кухню, толстый зад кухарки в длинной рубахе, сунувшейся по самые плечи в нутро печи и вздувающей огонь. Ефим неслышно отошёл от кухни, проскользнул мимо открытой двери в девичью, где на лавках и на полу спали дворовые девчонки. Ни одна даже не подняла головы, когда Ефим, сдёрнув сапоги, шагнул мимо, в коридор, ведущий на господскую половину.

Трухлявые половицы скрипели немилосердно, как ни старался Ефим ступать по-кошачьи босыми ногами. Но никто почему-то не выскакивал навстречу, никто не орал: «Стой! Держи вора!» Помянув всех святых, Ефим вступил в анфиладу тёмных комнат. Даже в полумраке было видно, что здесь давно никто не жил: смутно белели силуэты зачехлённой мебели, поблёскивал пыльный паркет. В самом конце коридора Ефиму почудилась полоска света из-под закрытой двери. Он замер, огляделся. Вокруг по-прежнему никого не было; чуть слышался стук котелков из кухни.

Ещё не подойдя, Ефим понял, что не ошибся: за дверью явно кто-то был. Слышалось копошение, шаги в мягких комнатных туфлях, шуршание материи. Ефим посмотрел на дверь. Она казалась запертой. Сощурившись, парень напряжённо соображал: то ли постучать, то ли попробовать толкнуть дверь наудачу. А что, если в самом деле заперта? Выбить, поднять шум? Сбегутся дворовые, повяжут… А если и не повяжут, всё равно дело останется несделанным. Мать честная, как быть-то?

– Охти, мать господня…

Испуганный, чуть слышный шёпот за спиной показался Силину громом небесным. Он замер. Медленно повернул голову. На лестнице стояла девчонка в рогатке, которую он видел несколько минут назад. Сейчас в её тонкой, дрожащей от напряжения руке было полное ведро воды. Когда она встретилась взглядом с Ефимом, глаза её сделались совершенно круглыми, рот открылся, и Ефим понял, что сейчас девка заверещит на весь дом. Прыгнув к ней, он молча, с силой зажал ей рот свободной от топора рукой.

– Не кричи, – попросил шёпотом. – Задушу.

Девчонка затрясла головой – не буду, мол. Жалобным жестом попросила освободить её. Ефим, поколебавшись с минуту, отпустил руку. Он следил за девчонкой настороженно, каждый миг ожидая истошного вопля, но та, держась за стену, только морщилась от боли и силилась поудобнее пристроить тяжёлую рогатку на стёртой в кровь шее. Когда ей это удалось, она подняла глаза на парня.

– Ты пошто здесь? Я тебя знаю… Силин ты, Ефим…

– А ты кто? – шёпотом спросил он.

– Фенька. Небось, не заголосю… Ты пошто здесь?

– Фенька, подлая, с кем ты там? – раздался вдруг из-за двери знакомый скрипучий голос. Девчонка вздрогнула. В упор посмотрела на Ефима, словно только сейчас заметив топор в его руке. Он, поймав этот взгляд, кивнул. Фенька закрыла глаза, медленно, глубоко вздохнула… И вдруг громко крикнула:

– Самоварчик извольте, Амалья Казимировна!