– Да тут недалече, грибка на ужин найдём! – успокаивающе прогудел Антип. – Да пошли, пошли, Татьяна Якимовна, догонят они…

Устя и Ефим остались одни. Вокруг шумели, качаясь, медные сосны, весело постукивал по ветке дятел. Две белки, играя, перелетели со ствола на ствол прямо перед глазами Усти. Она, не обратив на них внимания, села на траву, потянула за рукав парня.

– Сядь, Ефим. Ну, что ты? Что?..

– Ничего. – Он тяжело опустился рядом. – Что-то голову ломит, Устька. Сейчас подымусь, дале пойдём…

– Худо тебе? – коротко спросила Устинья.

– Худо, – сквозь зубы, хрипло и тяжело дыша, сознался Ефим. – Не думал, ей-богу, что этак будет… Двоих-то разом за утро уходить… Кровищи-то там было, Устька!.. И ведь не хотел я Афоньку трогать! Кабы он, боров, не заверещал… – голос Ефима сорвался, он ещё ниже опустил голову, умолк. Устинья, закусив губу, молчала тоже. Затем тихо, решительно сказала:

– Поди ко мне, – и, не дождавшись, пока Ефим послушается, сама притянула его к себе за плечи, обняла, погладила по встрёпанным волосам, в которых запуталась хвоя. – Ништо, Ефим, ништо… Как было по-другому-то? И дело свято сделал, столько людей теперь вздохнёт слободно. А я… – Она тихо, закрыв глаза, вздохнула. Словно через силу выговорила: – Я с тобой до гробовой доски…

Ефим молчал. И, когда широкие, мощные плечи парня тяжело дрогнули под рукой Усти несколько раз подряд, она только вздохнула и крепче обняла его. Натужно, тяжело гудели сосны над головой. Дятел в ветвях умолк.

– Эй, живые вы там? – послышался из малинника голос Антипа. Ефим медленно поднялся с земли, вскочила и Устя. Не глядя друг на друга, они взялись за руки и быстро пошли из-под раскачивающихся сосен на зов.