Прокоп бережно принял в широкие потрескавшиеся ладони тряпичный свёрток, подошёл к сыновьям. Помедлив, протянул письмо Антипу, велел:

– Чтоб как зеницу ока берёг, жеребец! Тут заступа ваша… Не потеряй, не намочи, спаси Христос, не порви! И деньги вот держи, все, какие в дому были… Отец Никодим, у тебя там прописано, как на Москве барина сыскать?

– Всё как нужно указано. Парни твои грамотны, разберут.

Антип, бережно пряча письмо за пазуху, взглянул на брата. Но Ефим, казалось, не слышал ни отца, ни священника: его глаза смотрели на Устинью, а Устя точно так же, в упор, не отворачиваясь, смотрела на него. Прокоп проследил за взглядом сына и отрывисто сказал:

– А девок с собой забирайте. Чтоб греха не было, в первой же церкви окрутитесь. Только вот какая за кого замуж пойдёт, – сами разберите. У меня от ваших выкрутас уже башка впополам, как девок поделите, так и благословлю…

– Ну, Устинья Даниловна, пойдёшь, что ли, за меня? – спросил Ефим, глядя в залитое солнцем окно.

– Пойду, – коротко сказала Устя. – Бери, Ефим Прокопьич.

– Антипка, не в обиде? – не поворачиваясь, спросил Ефим. – Тятя за тебя Устьку сватал. Аль понудишь её?

Антип некоторое время молчал. Затем невесело усмехнулся, взглянув на Устинью.

– Поди, не родился ещё, кто её понудит…

– Прости, Антип Прокопьич, – отозвалась она. – Видит бог, я сама не ведала, что эдак окажется.

– Таньку-то возьмёшь за себя? – сквозь зубы спросил Ефим брата. – Бросать её не след, всё едино волочить за собой придётся, а кем она при нас будет? Люди-то потом грязи нальют – век не отмоется. Девка справная, работать умеет – бери. Сгодится в хозяйство тебе.

Антип снова усмехнулся. Пожал широкими плечами.

– Чего ж не взять-то, возьму. Коль пойдёт.

– Куда денется… – Ефим взглянул на отца, ухмыльнулся, заметив, как тот напряжённо сжимает рукоять кнута. – Небось, тятя, рвать друг друга не станем, не до того. Благословишь, что ли?

– Ох ты, господи, всё не как у людей… – проворчал Прокоп, покосившись на отца Никодима. – Отче, да повенчал бы ты их наспех хоть, что ль… Ну какой другой поп возьмётся беглых-то венчать, да без господского разрешения?

– С радостью б, да времени нет, – с досадой вздохнул священник.

Из горницы появилась Танька, протирающая кулаком глаза. Вела её уже не поповна, а Устинья, что-то торопливо шепча на ухо подружке, и с каждым её словом у Таньки всё шире и шире распахивались голубые глаза и открывался рот. В конце концов Танька всплеснула руками и схватилась за щёки:

– Ос-споди… Да это как же… Я?! За Антипа-то Прокопьича?!! Замуж?!! Я?!!

– Что – не пойдёшь? – с некоторым беспокойством спросил Прокоп. Но Танька, тихо заголосив, стиснула руки под горлом и бухнулась на колени:

– Ой, и спасибо ж вам, тятенька родимый, век не забуду… И вам спасибо, Антип Прокопьич, что вниманьем своим не оставили… А вас, Ефим Прокопьич, Устька с превеликой радостью заберёт, ведь она ж одна только с вами управиться и сможет, а мне разве же под силу будет?.. Ой, и спасибо, Пресвятая Богородица, что счастье такое нежданное мне, дуре, сбросила… Ой, Антип Прокопьич, да я ж на вас с утра до ночи молиться теперь буду-у…