По мере того как масштаб победы становился ясен, людей Карбона охватывал все больший восторг. Они плясали и пели, вознося хвалу всем богам пантеона за их поддержку. Сам же Карбон, хоть и радовался победе, испытывал стыд за потерпевших поражение римлян. Он злился на себя за это чувство, но не мог избавиться от него. Чем скорее они перейдут горы и покинут Италию, тем лучше. По крайней мере, там ему не будет дела до их врагов. Он сможет следовать за Спартаком, не чувствуя при этом, что предает свое наследие. Возможно, он даже забудет о Криксе и о том, что тот сделал с Хлорис.

Карбон знал, что последует за этим фракийцем на битву с легионами, если до этого снова дойдет. Слишком много воды утекло с тех пор, как он покинул дом. Слишком много крови было пролито, чтобы вернуться обратно.

Он — человек Спартака, какое бы будущее его ни ждало.

И это вопреки всем сомнениям грело ему душу.

Прошло больше двух часов. Наконец до лагеря донеслись громкие радостные крики. Сердце Ариадны лихорадочно забилось. Она вместе со всеми заторопилась к дороге, идущей на север. Ее трясло, но не холодный горный ветер был тому причиной. То, что рабы победили, еще не значило, что Спартак жив. Она видела тот же страх на лице каждой из женщин. Их мужчины были в войске, и вполне возможно, что многие из них уже не вернутся. При одной лишь мысли об этом Ариадну охватило чувство вины, но все же теплилась надежда, что умерли другие, не Спартак, что не она останется одна навеки. Девушка украдкой взглянула на измученные лица тех, кто стоял вокруг. Даже Атей выглядел обеспокоенным. Все думали об одном и том же. Поняв это, она почувствовала себя немного лучше.

— Спар-так!!! Спар-так!!! Спар-так!!!

Эти крики наполнили Ариадну неудержимой радостью. Она, не успев даже осознать, что делает, побежала. Из-за поворота показалась толпа, и Ариадна принялась лихорадочно шарить по ней взглядом. Несмотря на все ее беспокойство, глаза Ариадны изумленно расширились при виде двух серебряных орлов. А потом она увидела Спартака — в крови с головы до ног, без шлема, но идущего самостоятельно — и закричала от счастья. Мгновение спустя она уже была рядом и бросилась ему в объятия.

Радостные вопли его людей зазвучали с удвоенной силой:

— Спар-так!!!

— Ты жив, ты жив… — пробормотала она.

— Конечно жив, — отозвался он, крепко обнимая ее. — Ты что, беспокоилась обо мне?

Потрясенная Ариадна отстранилась, чтобы посмотреть на него, и увидела, что он шутит. Она не знала, то ли ей смеяться, то ли плакать, то ли поцеловать его. И в результате все это и сделала, ровно в такой последовательности. Ей было безразлично, что от него воняет потом и чужой кровью, что все смотрят, что жрице Диониса не подобает себя так вести. Для Ариадны сейчас имело значение лишь одно: мужчина, которого она любит, не умер сегодня на поле боя. У ребенка, растущего в ее чреве, по-прежнему есть отец. И этого достаточно.

Послышались крики радости: это подоспели другие женщины и увидели своих мужчин. Вчерашние рабы устремились вперед, чтобы воссоединиться со своими возлюбленными, и Ариадна со Спартаком остались стоять посреди этой людской реки, словно остров, заключив друг друга в объятия и не обращая ни на что внимания.