— Первые три ряда, приготовить копья! — скомандовал он.

Тысячи людей завели правую руку для броска, и к солнцу поднялся целый лес зазубренных металлических наконечников.

— Ждать! Ждать!

Они подходили все ближе к римлянам. Спартак считал шаги. Десять. Двадцать. Сорок. Наконец он смог разглядеть отдельных легионеров. Их лица, как и у его людей, были искажены. Однако то была скорее гримаса неприкрытого страха, чем напряжение. Исключение составляли лишь легионеры вокруг серебряного орла — они сохраняли мрачный боевой настрой. Спартак смутно расслышал, как вражеские офицеры подбадривают своих солдат и приказывают приготовить копья. Пора!

— Один! Два! Три! Бросай!!! — крикнул он.

Раздался громкий свист. Тот же приказ прозвучал и посреди шеренг римлян. Две тучи пилумов по изящной дуге рванулись навстречу друг другу. На несколько мгновений небо над двумя армиями потемнело. Красивое, но устрашающее зрелище. Пришло время проверить выучку его людей.

— Поднять щиты! — рявкнул он, вскидывая левую руку. — Поднять щиты!

Раздался громкий лязг — это стена скутумов явила себя небу. На нее с тяжелыми глухими ударами градом посыпались римские копья. Некоторые из них отыскали щель между щитами рабов или пробили многослойную древесину и вонзились в руки — это было неизбежно. Над полем понеслись крики боли и бешеные ругательства — от тех, кто был ранен, — и безумный смех вперемешку с благодарностями богам от тех, кто уцелел.

Спартак не пострадал. Быстро посмотрев по сторонам, он убедился, что их потери относительно невелики. Потом глянул на римлян и пришел к такому же выводу. Как обычно, пилумы предназначались прежде всего для того, чтобы вонзиться в щит и сделать его непригодным к использованию.

— Если кому-то в первых рядах нужен щит, скажите, и вам дадут! — крикнул Спартак. — Вперед!

По пути те, кто остался без защиты, поспешно забирали скутумы у товарищей.

Противники снова метнули друг в друга копья — в результате пострадало еще несколько десятков человек, — и теперь их разделяло всего шагов тридцать. Спартак поднес свисток к губам и увидел, как напротив него какой-то центурион сделал то же самое. Однако вместо того, чтобы подать сигнал к атаке, Спартак просвистел странную череду нот. Его люди не поняли. Все, кроме трубачей. Они сыграли отрывистое «та-тара-тара». И повторили этот сигнал дважды, а когда он стих, ему на смену пришла пронзительная трель свистка Спартака, тут же подхваченная его офицерами.

Их призыв был встречен негодующим верещанием римских свистков.

— Щиты сомкнуть! — взревел Спартак! — Вперед!

Он двинулся навстречу противнику. Взгляд его скользил по легионерам, с которыми ему, скорее всего, доведется столкнуться. Один из них оказался юношей лет девятнадцати-двадцати; в его широко распахнутых глазах плескался ужас. Вторым был мужчина за двадцать: суровое лицо, стиснутые зубы — вероятно, ветеран. Спартак мгновенно нацелился на второго: тот явно опаснее и необходимо убить его первым.

Нечленораздельный рев — тысячи слившихся воедино боевых кличей — прорвался сквозь шум битвы, отвлекая внимание участников. Он несся слева, если смотреть от Спартака, и справа — от римлян.