— Вот так! Сдаешься? Секрет прост и гениален, как все простое. Нужно взять рукоятку так, чтобы к медальке прижалась печатка перстня — он стальной, а в ножнах — магнитный запор. Вот и все. Раньше там был пьезоэлемент, достаточно было потереть медальку — и запор срабатывал. Но мне показалось ненадежным такое устройство, и я попросил его переделать на магнитное.

— Кого попросили?

— Благодарного клиента. — Вальтер пошел наверх. — Очень, благодарного. Ему грозил серьезный срок за изготовлен не холодного оружия…

— И вы…

— Да, я сумел убедить граждан судей учесть при назначении наказания моему подзащитному направленность его умысла, доказать, что мой клиент творил произведения искусства, а не изготовлял холодное оружие.

Вальтер остановился у двери с табличкой, покрутил звонок, прислушался:

— Стучит, Сонечка каблучками стучит. Радуется. Но до Вики ей далеко, верно, поручик? Ах он поручик, ах злодей! Все-то он успевает…

В кабинете следственного изолятора они сидели за обычным канцелярским столом как добрые друзья или сослуживцы: демонстративно уверенный в себе адвокат Вальтер и даже не пытающийся скрыть свой страх подследственный — гражданин Хромов А. М., который через некоторое время станет подсудимым, а затем и осужденным.

— Ознакомился, Вольдемар Альбертович? — с робкой надеждой спросил Хромов, глядя, как адвокат листает блокнот с выписками по делу и над каждой страницей удрученно качает головой и хмурит брови. — Очень плохо?

Вальтер тонко играл, Хромов, не скрываясь, боялся.

— Хуже не бывает. — Вальтер захлопнул блокнот и положил на него сжатые в замок руки. — Не буду тебя утешать. Ты мужик твердый — держись. Срок тебя ожидает серьезный. Очень серьезный.

— И ничего-ничего нельзя сделать? — Хромов, полный и туго обтянутый свежей кожей, несмотря на то, что уже почти два месяца находился под следствием, на глазах начал худеть и сморщиваться, будто из него выпускали воздух. — Неужели совсем ничего?

— Год-два я смогу тебе срезать, тут есть такие детальки; время нахождения под следствием тоже учтут… Но это пустяки в сравнении со всем сроком. Ерунда, капля. Дать поды?

— Не надо…

— Тебе сейчас… — Вальтер приподнял крышку блокнота, глянул в него. — Тебе сейчас пятьдесят четыре… — Он цыкнул зубом. — Многовато. Новую жизнь уже не начнешь. Даже если до нее дотянешь…

Хромов сжал руками голову, словно пытался удержать то, что стремительно выходило из него вместе с надеждой, потом вдруг схватил Вальтера за кисть. Казалось, он сейчас бухнется на колени и будет целовать его руки.

— Помоги, Вольдемар, ну помоги! Ты ведь, я знаю, все знают, все можешь. Помоги! Я отплачу, стократно отблагодарю. Твоим буду навсегда и во всем. Хоть надежду подай — ведь не выдержу!

Вальтер легко разжал его руку, встал, прошелся, пожевал губами, скрывая непонятную улыбку.

— Надежда есть. Вышел я, точнее, выхожу на одного хорошего парнишку, который видел тебя в одном месте как раз в те часы и в тот день, когда было совершено преступление. — Он значительно посмотрел на Хромова и, убедившись, что тот понял его, продолжил: — На твое счастье, он тебя запомнил, потому что несколько раз за вечер подходил к твоему столику прикуривать и ему очень понравилась твоя французская зажигалка-пистолетик. Помнишь? Это было за городом, в «Седьмой версте». Он еще спрашивал, где можно такую достать…