– Я не могу здесь оставаться, – упорствовала она. – Теперь не могу.

– Но мы нужны здесь, – возразил я.

– И что мне теперь им сказать? После такого?

– Тебе не нужно ничего говорить, – ответил я. – Просто возьмись за дело и помогай им. У нас много работы.

– Ты хочешь, чтобы я забыла то, что они только что рассказали?

– Нет, – ответил я. – Но это все в прошлом, и пусть оно там и остается.

Она снова заплакала и стала вытирать глаза рукавом старого свитера Лиз.

– Какое они имеют право ставить нас в такое положение? – с возмущением произнесла она. – К нам все это не имеет никакого отношения. Почему им нужно было это нам рассказывать?

– Потому что мы – Пентекосты, – ответил я.

Мальчишке не повезло, что в ту ночь на дежурстве с ягнятами остался Старик. Если бы в овчарню первым вошел Отец или если бы я задержался на ферме еще на день, а не уехал в Саффолк, возможно, парень остался бы жив. Малейший шум, свет в доме – и начинающий воришка, без сомнения, развернулся бы и бросился наутек… и не стал бы затевать драку. Возможно, позже он лучше подготовился бы или взял с собой сообщников и пришел снова, не знаю. А может быть, навсегда исчез бы из долины. Но теперь бессмысленно задаваться вопросами о том, что могло бы быть. Как я сказал Кэт, изменить уже ничего нельзя.

Перед тем как заснуть, она еще поплакала немного, сказала, что рада, что я был дома, когда это случилось, что я не такой, как они. Я ничего не ответил, но сам-то я знал, что, будь я там в ту ночь, я сделал бы то же самое, что и они. Помог бы перенести мальчишку в лес.

На следующее утро мы погрузили труп собаки в грузовик, уложив его среди деревянных клеток, в которых Биллс Лорел возили гусей на рождественскую и пасхальную ярмарки. Дуглас начал пованивать, хотя его оставили на ночь на холоде в мастерской, но, несмотря на это, Билл был преисполнен решимости ехать к Штурзакеру.

– Не знаю, чего ты от него ждешь, – сказал Отец. – Даже если это были его собаки, ты что, думаешь, он выйдет споднятыми руками и признается?

– Я хочу спросить об этом, глядя ему в глаза, – заявил Билл.

– Можешь спрашивать каким угодно образом, – сказал Отец, – разницы не будет никакой.

– Я просто хочу, чтобы он знал, что я знаю, – отрезал Билл. – Понятно?

Он переключил скорости и, затормозив, с лязганьем переехал через заградительную решетку[35]у опушки Салломского леса. Деревья гнулись под напором ветра, и даже вой мотора, раздавшийся, когда Билл снова нажал на газ, не заглушил мощного гула, похожего на неумолчный прибой. Листва громко шумела под порывами налетевшего шквала, солнце то выглядывало, то снова пряталось, в воздухе пахло дождем. Близился конец года. Мне очень не хотелось оставлять Отца один на один с грядущей зимой. Уезжать после Загона, зная, как ухудшится погода, всегда было нелегко, но в этом году мне это было особенно трудно. Народ в Эндландс, конечно, привык к дождю и граду, и, как бы там ни было, жизнь продолжалась, но бывали дни, когда находиться вне дома было просто невозможно. В эти дни тучи нависали так низко над долиной, что остальные фермы исчезали из виду, а дом казался пустым. И тогда являлись призраки. Нет, всегда лучше, когда разговаривают. Лучше слышать плач младенца, чем вообще ничего.