— Кто ты? — мысленно спросила я. В голове крутился миллиард вопросов: ты тот самый Н. Ф.? Ты отец Лоренцо, его настоящий отец? Если нет, то почему тетушка хранила твою фотографию все эти годы? Потому что вы дружили? Что вас связывало? А другая девушка? Что было между вами? Вы встречались, когда Лоренцо родился?

Я не справлюсь. Тетя Эвти, проще не стало. Коробка — это яйцо. Задание, связанное с коробкой, напоминало мне о новорожденном, глухом и беспомощном, но в то же время преисполненном чем-то — волнением, которое пока не может выразить.

Я взяла коробку, чтобы сложить в нее тетины вещи. Внутри что-то зашуршало, покатилось и ударилось о край. Разве я не все вынула из нее?

Я заглянула внутрь и увидела на дне, в углу золотую цепочку с подвеской, которую обычно дарят новорожденным. На подвеске было выгравировано имя «Эвтерпа», на цепочку налеплен кусочек высушенного временем теста для тортеллини.

Мама и ее сестры делали так, чтобы запомнить что-нибудь: приклеивали на цепочку кусочек свежего теста. Когда я замечала и спрашивала, что они хотят запомнить, они склоняли головы набок, улыбались и отвечали: «Если вспомню — расскажу».

Я держала цепочку перед собой, и, пока смотрела на нее, кусочек теста раскрошился, рассыпался в моих пальцах на тысячу желтых крошек.

— Мне жуть как скучно, — сказала Талия на диалекте.

Она сидела на полу, прислонившись головой к откосу французского окна, и смотрела на засыпанный снегом двор, укутавшись в одеяло из грубой шерсти. Терпсихора жалась к сестре, положив голову ей на плечо.

Они ничего не ели ни на завтрак, ни на обед, даже не ужинали вчера. В доме ждали рождения ребенка, бабушка Инес обещала им кусочек сыра, когда начнутся роды, а удастся ли хоть чем-то заморить червячка до них, девочки не знали.

— Держи, почини их, — сказал Беньямино Талии, протянув дочери дырявые тапочки. Талия со вздохом взяла их. Она страшно устала отвлекаться от голода.

— Почему ты не на фабрике дедушки Джанни, папа? Разве ты сегодня не работаешь? — спросила на диалекте Мельпомена, сидевшая на стуле у почти погасшего камина.

Дрова, которые они собрали несколько дней назад во время снегопада, так и не высохли. В ящике хранили свечи на случай, если ребенок родится ночью: бабушка Инес решила, что зажгут хотя бы одну, даже несмотря на комендантский час.

— Не говори на диалекте, пожалуйста. Нет, я сегодня не работаю. Останусь дома и подожду с вами, — ответил Беньямино, улыбнувшись дочери. На коленях он держал приемник. Разве мог он сказать, что фабрика по производству пасты обанкротилась и что отец отправил его в так называемый «отпуск по уходу за ребенком» на неопределенный срок.

— Делов-то, все равно родится еще одна девчонка, — сказала Талия. — Как мы ее назовем, папа?

— Назовем… Может, Диана. Как богиню охоты.

— Ух ты! — Талия широко раскрыла глаза от восторга. Она восхищалась образованностью отца: сколько она себя помнила, где бы ни сидел отец, рядом с ним всегда лежала стопка книг, которую девочки вечно опрокидывали, врываясь в дом со двора.