Я достала платок, чувствуя, будто тетя в очередной раз решила рассказать мне историю.

Под платком обнаружилась пара туфель, около десяти листов бумаги для рисования, фотография и очень-очень старый журнал.

Я разложила предметы на кровати.

Туфли были коллекционные: кораллово-красные, на высоком каблуке и с тонким ремешком. Они выглядели большими для тети, но, как известно, со временем обувь садится по ноге. Раньше она носила лодочки на каблуке пониже… А может, я помню ее только с определенного возраста, когда она не стремилась выделяться.

Рисунки, выполненные углем, оказались пейзажами района Карриоле; я узнала площадь с фонтаном — вид с точки, расположенной немного выше уровня земли. Художник, наверное, рисовал у окна своего дома. На втором листе безошибочно угадывалась вытянутая форма озера Гарда. Его изобразили издалека: художник, вероятно, притаился на холмах к югу. На третьем листе запечатлели лицо ребенка. Ему всего несколько месяцев от роду, большие глаза затенены серым. Малыш улыбался так, что был виден единственный зуб. На округлом плече заметно крошечное пятнышко — скорее всего, родинка.

Этот ребенок — мой дядя, я уверена, дядя, которому пара месяцев от роду. Живой, подросший, счастливый. С кем ты был тогда, Лоренцо?

На обратной стороне трех рисунков стояла подпись: Н. Ф.

Журнал от января 1945 года с тонкими, как папиросная бумага, страницами рассказывал о кино и актерах, с которыми мне бы хотелось встретиться. Хамфри Богарт, Фред Астер, Ава Гарднер… Их наряды были великолепны. Я могла бы часами разглядывать их, но мне вдруг захотелось увидеть фотографию… Что там говорила Джада? У меня скулы Эвтерпы? Посмотрим, права ли она.

Руки у меня немного дрожали. От зернистой фотокарточки с рваными краями, в светло-коричневых оттенках веяло изяществом. Ни разу прежде я не видела таких фотографий. Должно быть, снято здесь, во дворе: я узнала плющ, до сих пор увивавший стену между двором бабушки и дедушки и соседними домами. Во дворе стояли трое — две девушки и юноша. Та, что посередине, несомненно, тетя Эвтерпа. Я видела другие ее фотографии в молодости, и она выглядела похоже: темные волосы, забранные в низкий, очень густой, блестящий хвост, улыбка с едва выглядывающими белыми зубами, простая, но добротно сшитая и яркая одежда. Странно, но я разглядела в ней себя. Я могла быть девушкой в юбке до щиколоток. Нет, неправда. Я бы никогда не стала позировать в центре.

Девушка справа была немного выше тети, выглядела она серьезнее, но так же красиво. У нее тоже были темные глаза и волосы. Ее платье почти касалось земли и выглядело дорогим. Девушка прижималась плечом к тете Эвтерпе, а та держала ее за руку.

Худой юноша, напротив, улыбался, но с плотно сжатыми губами, немного надменно. На нем были темные брюки со стрелками и белая рубашка с закатанными рукавами. Он выглядел нервным, готовым сорваться с места и бежать. Ну конечно: он не любил фотографироваться.

Но он наверняка любил тетю. Может, любил ее как мужчина, нашедший в женщине лучшего друга, или же иначе, по-своему, но любил ее. Его локоть лежал на ее плече, настолько он был рослым. Юноша смотрел прямо в камеру, в его взгляде сквозила покорность, которую было трудно выдержать даже мне, смотрящей на него с такого огромного расстояния.