Я попрощался и вышел из полицейского участка. И знаете, как это часто бывает, когда только поговоришь о ком-то, этот человек сразу попадается тебе навстречу, Клаудиа Хардкастл выходила из здания почты, что напротив полиции, как раз когда я шел мимо.

– Мне так ужасно жаль Элли, Майк, я больше ничего не скажу. Это жестоко, когда люди говорят тебе всякие такие вещи! Но это… только это! – я не могла не сказать.

– Я понимаю, – сказал я. – Вы очень хорошо относились к Элли. Помогли ей почувствовать себя здесь как дома. Я очень вам благодарен.

– Есть одна вещь, о которой я хотела вас попросить, и я подумала, что, видимо, лучше всего сделать это сейчас, прежде чем вы уедете в Америку. Я слышала, вы скоро уезжаете?

– Как только смогу. Мне еще о многом надо здесь позаботиться.

– Ну, это всего лишь… если б вы выставили дом на продажу, я предположила, что вы тогда сделали бы это еще до отъезда… А если так, то… мне бы очень хотелось, чтобы вы сначала предложили его мне.

Я смотрел на нее во все глаза. Ну и удивила же она меня! Я от нее ни за что в жизни такого не ожидал бы.

– Значит, вы хотите его купить? А я-то думал, вам не нравится такой архитектурный стиль.

– Рудольф, мой брат, говорил, что ваш дом – лучшее из всего, что он сделал. А уж он-то знает. Я понимаю, что вы захотите продать его за очень большую цену, но я в состоянии ее заплатить.

Я не мог не подумать о том, как это странно. Клаудиа никогда ничем не выказала, что ей хоть чуточку нравится наш дом, когда она в него приезжала. И я задумался о том, о чем пару раз уже задавал себе вопрос: как же она на самом деле относится к своему сводному брату? Неужели она в действительности была так сильно к нему привязана? Я ведь почти не сомневался, что она его недолюбливает, возможно даже, просто терпеть не может. То, как она высказывалась о нем, безусловно, звучало очень странно. Однако, какими бы ни были ее чувства к нему, он определенно что-то для нее значил. И значил что-то важное. Я медленно покачал головой.

– Понимаю, вы и вправду могли подумать, что я захочу продать поместье и уехать отсюда из-за смерти Элли, – сказал я. – Только фактически это вовсе не так. Мы жили здесь и были счастливы, и именно в этом доме я буду помнить ее лучше всего. Я не продам Землю цыгана – ни за какие деньги! Можете быть в этом совершенно уверены.

Наши глаза встретились. Мы словно боролись друг с другом. Потом она опустила глаза.

Я набрался храбрости и заговорил снова:

– Это, конечно, меня не касается, но вы ведь раньше были замужем. Имя вашего бывшего мужа – Стэнфорд Ллойд?

Клаудиа с минуту смотрела на меня молча. Потом резко ответила:

– Да.

Повернулась и пошла прочь.

Неразбериха… Вот всё, что я могу вспомнить, оглядываясь назад. Бесконечные вопросы газетчиков… просьбы об интервью… потоки писем и телеграмм… умело справляющаяся с ними Грета…

Первым поразительным и даже пугающим событием было то, что родственники Элли оказались вовсе не в Америке, как мы предполагали. Настоящим потрясением для нас было обнаружить, что большинство из них находятся в Англии. Мы бы, вероятно, скорее поняли, если б здесь находилась Кора Стёйвесант. Она – женщина непоседливая, вечно метавшаяся между США и Европой, то в Италию, то в Париж, то в Лондон, то обратно на Палм-Бич или на Запад – на ранчо: туда, сюда и бог знает куда. В самый день гибели Элли она находилась не далее как в пятидесяти милях от нас, все еще продолжая подыскивать себе недвижимость в Англии. Она спешно прилетела в Лондон на несколько дней, побыть там и посетить новых агентов по продаже недвижимости, чтобы получить новые ордера на осмотр домов, и объезжала округу, осмотрев за тот день полдюжины выставленных на продажу домов.