– Он мне очень нравится.

– Вы не можете знать это наверняка, если вы его не видели.

– Но я видел его, девочка! Я слетал туда пять дней назад. Встретился там с одним из ваших длиннолицых юристов – с англичанином.

– С мистером Крофордом?

– Да, с ним. Операции фактически уже начаты. Очищают площадку, убирают развалины старого дома… фундаменты, канализационные трубы… Когда вы вернетесь в Англию, я буду вас там встречать.

Он достал чертежи, и мы сидели, беседуя и разглядывая наш будущий дом. У него среди вертикальных проекций переднего фасада и боковых частей дома, среди массы горизонтальных планов и других чертежей был даже черновой набросок акварелью нашего будущего жилища.

– Тебе нравится, Майк?

Я набрал в грудь побольше воздуха и вымолвил:

– Да. Это он. Это – абсолютно – он!

– Ты достаточно часто говорил о нем, Майк. Когда у меня, бывало, разыгрывалось воображение, мне представлялось, что то место тебя просто околдовало. Ты превратился в человека, влюбленного в дом, какого никогда не смог бы иметь, никогда не смог бы увидеть, какой мог вообще никогда не быть построен.

– Но он будет построен, – сказала Элли. – Он ведь будет построен, правда?

– Если будет на то Божья воля… или воля дьявола, – сказал Сантоникс. – Тут от меня ничего не зависит.

– А разве тебе немного не… не лучше? – неуверенно спросил я.

– Послушай, вбей наконец в свою тупую голову, что мне никогда не станет лучше! Это предрешено.

– Чепуха! – заявил я. – Люди то и дело находят разные средства и способы вылечиться. Врачи – просто мрачные животные. Бросают пациентов как умирающих, а те над ними смеются и натягивают им нос и живут еще полсотни лет.

– Меня восхищает твой оптимизм, Майк, но мое заболевание иного рода. Тебя кладут в больницу и меняют тебе кровь, и ты возвращаешься, получив некоторую отсрочку, обретаешь некоторый запас времени, чтобы жить. И так далее, и каждый раз все больше слабеешь и слабеешь.

– Вы очень мужественный человек, – сказала Элли.

– О нет! Совсем не мужественный. Когда что-то твердо определено, тут уже мужества не требуется. Все, что ты можешь сделать, это найти себе утешение.

– В строительстве домов?

– Нет, не в этом. У тебя остается все меньше жизнеспособности и поэтому, понимаете, строительство домов становится не легче, а труднее. Силы постоянно слабеют. Тем не менее утешения существуют. Порой весьма необычные.

– Мне тебя не понять, – признался я.

– Конечно, Майк, тебе невозможно это понять. Не знаю даже, поймет ли Элли. Она могла бы. – Сантоникс продолжал, говоря не столько с нами, сколько с самим собой: – Две вещи идут вместе, бок о бок одна с другой. Слабость и сила. Слабость увядающей жизнеспособности и сила тщетного могущества. Видите ли, не имеет уже значения, что ты делаешь сейчас! Ты все равно близок к смерти. Так что ты можешь делать всё, что тебе заблагорассудится. Никто не может отсоветовать тебе, ничто не может тебя удержать. Я мог бы шагать по Афинам, расстреливая мужчин и женщин, чьи лица оказались бы мне неприятны. Представьте-ка себе это!

– Полиция все равно тебя арестовала бы, – возразил я.