Легче было написать, чем сказать. Во всяком случае, ему следовало знать. Конечно, знать следовало всем. Некоторые не смогут понять, но мне думалось, что он-то сможет. Он ведь своими глазами видел, как близки были Элли и Грета, как зависима от Греты была Элли. Я думал, он способен осознать, насколько и я стал зависим от Греты, как невозможно мне будет жить одному в доме, где я жил с Элли, без кого-то, кто мог бы мне помогать. Не знаю, сумел ли я выразить все это вполне хорошо. Но я старался как мог.

«Мне хотелось, чтобы вы были первым, кто узнает об этом, – писал я ему. – Вы были к нам очень добры, и, я думаю, вы – единственный человек, кто сумеет понять. Мне страшно представить себе, как я буду жить в одиночестве на Земле цыгана. Я думал об этом все время, пока был в Америке, и решил, что, как только вернусь домой, я попрошу Грету выйти за меня замуж. Она – единственная, с кем я могу по-настоящему говорить об Элли – вы это, конечно, понимаете. Она может отказаться выйти за меня, но я надеюсь, что она согласится… И тогда получится, что мы как бы опять все трое по-прежнему вместе…»

Я трижды переписывал письмо, прежде чем смог сказать в нем то, что хотел. Оно должно было прийти за два дня до моего возвращения.

Когда мы подходили к Англии, я вышел на палубу. Смотрел, как приближается берег. И я думал – как жаль, что Сантоникса нет со мною. Мне так хотелось, чтобы он был рядом. Мне хотелось, чтобы он знал, как все сбывается: все, что я задумал, – все, о чем мечтал, – все, чего желал.

Я стряхнул с себя Америку, стряхнул мошенников и льстецов, всю эту бесчисленную шатию ненавистных мне людей, которые наверняка так же ненавидели меня и смотрели на меня сверху вниз за то, что я родом из таких низших слоев! Я возвращался с триумфом. Я возвращался к сосновому лесу и к опасно извивающейся вверх по Земле цыгана дороге, к дому на вершине холма. К моему дому! Я возвращался к двум самым желанным вещам. К моему дому – дому, о котором мечтал, который задумал, которого жаждал превыше всего на свете. И к замечательной женщине… Я всегда знал, что в один прекрасный день встречу замечательную женщину. И я ее встретил. Я ее увидел, а она увидела меня. Мы соединились. Замечательная женщина. С первого момента, как только я увидел ее, я понял, что принадлежу ей, принадлежу ей, целиком и навсегда. Я был весь её. И теперь наконец-то я возвращался к ней.

Никто не видел, как я приехал в Кингстон-Бишоп. Было почти темно, я приехал поездом и пошел со станции пешком, кружной объездной дорогой. Мне не хотелось встречаться с жителями деревни. Во всяком случае, в тот вечер.

Солнце уже совсем село, когда я поднимался по дороге к Земле цыгана. Я сообщил Грете время своего приезда, и она была там, в доме, ожидая меня. Мы покончили с хитростями и уловками, покончили с притворством – я же притворялся, что я ее недолюбливаю!.. И я посмеивался, думая про себя о роли, той роли, какую старательно играл с самого начала. Нелюбовь к Грете, нежелание видеть ее в гостях у Элли, видеть ее живущей в нашем доме. Да, я очень старался. Должно быть, все и каждый были обмануты моим притворством. Я вспоминал ссору, которую мы с Гретой разыграли на террасе так, чтобы Элли это услышала.