— Просто я помню, что раньше было больше мест, где люди могли потанцевать, — говорит Донна. — А вы помните? Не так давно. Куда все подевалось?

— Я не танцую, — признается Ибрагим. — Мои быстрые мышечные волокна для танцев слишком медлительны.

— Травка, друзья, смех. Мне всего этого недостает.

— Полицейским травку нельзя, — говорит Ибрагим. — Тут вам не повезло.

— Никакой жизни, — кивает Донна. Глаза она так и не открыла, но уже улыбается.

— Да, наверняка это не одобряется, — кивает Ибрагим и заглядывает в свой блокнот. — Танцы, травка, друзья, смех. Как вам кажется, что из этого я считаю самым важным?

— Уж наверное, не травку, — предполагает Донна.

— Друзей, Донна. К этому все сводится. Вы ходите на танцы с подругами, принимаете наркотики с друзьями, смеетесь с друзьями. Вот что куда-то подевалось. Друзья. Куда они пропали?

Куда они пропали? С чего все началось?

— Остались в Лондоне, уехали в Америку, родили детей от неприятных мне мужчин, ударились в религию, нашли серьезную работу, один вступил в Партию независимости. Ни у кого нет времени, все заняты. Кроме Шелли, но она в тюрьме.

— И никто больше не танцует?

— Если и танцуют, то не со мной, — отвечает Донна. — Кто сейчас мои самые близкие друзья? Крис, который спит с моей мамой. Мама, которая спит с Крисом. Ваша компания, но вы со мной наверняка согласитесь, что моим лучшим друзьям должно быть меньше семидесяти.

— Согласен, — кивает Ибрагим. — Один такой, может, и ничего, а сразу четверо — многовато.

— Из людей моего возраста мне здесь по-настоящему нравится только Конни Джонсон, но она торгует наркотиками. Хотя, бьюсь об заклад, она как раз танцует.

— И травки, думаю, не чурается, — добавляет Ибрагим.

Донна снова улыбается. Ее глаза остаются закрытыми. Так спокойнее, так легче. Всего-то — выговориться вслух. Разве это терапия? Совсем не похоже. Скорее шанс наконец высказать кому-то всю правду.

— Теперь откройте глаза, Донна. Я хочу поговорить с вами иначе.

Донна послушно открывает глаза, и Ибрагим заглядывает в самую их глубину.

— Вы ведь знаете, что время не повернуть вспять? К друзьям, свободе, множеству возможностей?

— Вам полагается меня утешать, — замечает Донна.

Ибрагим кивает.

— Отпустите это. Запомните то счастливое время. Вы стояли на вершине, а теперь спустились в долину. Такое случится еще не раз.

— И что мне теперь делать?

— Разумеется, взбираться на следующую вершину.

— А, да, разумеется, — подтверждает Донна. Так просто! — И что там, на следующей вершине?

— Ну, этого мы не знаем. Это ваша гора. На нее никто еще не поднимался.

— А если я не хочу? Если мне просто хочется вернуться домой, плакать по ночам, а на людях делать вид, что все в порядке?

— Тогда так и поступите. Продолжайте бояться, оставайтесь одинокой. И еще двадцать лет ходите ко мне, а я буду повторять вам одно и то же: надевайте ботинки и лезьте на следующую гору. Посмотрите, что там, наверху. Друзья, повышение, дети… Это ваша гора.

— А после нее будут другие горы?

— Будут.

— Тогда детей можно отложить до следующей горы?

Ибрагим улыбается: