льшая часть чиновников покинули город и переехали в Версаль. Верлен остался в Париже – «главным образом, вероятно, по своему наивному непониманию политического смысла совершившихся событий», как считал Брюсов. Он продолжал ходить на службу в мэрию, «где его ждало привычное кресло, знакомая чернильница, но уже другие сослуживцы. Сам того не ожидая, он оказался на службе у Коммуны (провозглашенной 28 марта. – В. М.). Ему как литератору поручили просматривать газеты и вырезать статьи, касающиеся Коммуны. Сочувственные он должен был складывать в один конверт, враждебные – в другой. Он и делал это со всей добросовестностью». Как Брюсов в Комиссариате по регистрации произведений печати в 1917 году или в Книжной палате годом позже.

Служба в мэрии спасала от мобилизации, а версальцы как противник были куда опаснее немцев. «21 мая правительственные войска вступили в столицу, начался бой на улицах; пылали дома и целые кварталы; коммунаров расстреливали сначала десятками, потом сотнями и тысячами… Тут только Верлен осознал то положение, в каком он оказался. По свидетельству Лепеллетье, им овладел безумный, чисто животный страх. <…> 24 мая он нашел поэта спрятавшимся в темной комнате, откуда он ни за что не хотел выйти. Он только умолял, чтобы с ним оставалась беспрерывно их горничная, потому что вдвоем “менее страшно”. Тщетно друзья убеждали бедного Поля выйти на балкон – взглянуть на поразительное, единственное зрелище, какое представлял Париж, объятый пламенем». Верлен – не Нерон, даже если не он поджигал город.

Советские авторы придавали «довольно большому участию» поэта в событиях особое значение и критиковали буржуазных собратьев за недооценку его важности. Служба в мэрии «директором бюро прессы» во время Коммуны и личное знакомство с некоторыми ее вожаками, вроде Луизы Мишель, написавшей приветственные стихи на свадьбу своей ученицы Матильды Моте, или прокурора Рауля Риго, некогда товарища по пансиону, позволяли выдать декаденту Верлену «свидетельство о благонадежности» и объяснить позднейшие «пессимистические мотивы» и «уход в сферу частной жизни» реакцией на поражение Коммуны, как в случае с Бодлером и с революцией 1848 года. События больше повлияли на жизнь Верлена, опасавшегося преследований, чем на творчество. Он не выходил из дома, бросил службу, желая, чтобы власти забыли о нем, а в середине июня уехал с женой к ее родственникам в деревню. Обошлось – властям было не до него. 30 октября у четы Верлен родился сын Жорж, позднее служивший в парижском метрополитене (вспоминается сын другого классика, работавший на парковке). «Тут в жизнь Верлена вторгнулось новое и зловещее влияние Артюра Рембо». Делаю паузу, ставлю строку точек. Историю читайте в следующем очерке.

.............................

Арестованный брюссельской полицией 10 июля 1873 года Верлен был помещен в дом предварительного заключения, затем в тюрьму, в общую камеру. Поэту грозило тяжелое обвинение – покушение на убийство Рембо. Судебные медики осмотрели его, в весьма унизительной форме, на предмет следов гомосексуальных контактов и таковые не отрицали. «По счастию Верлен успел поручить матери послать несколько писем и телеграмм друзьям с известием о постигнувшем его бедствии. Один из первых откликнулся Виктор Гюго. <…> Несмотря на бессодержательность [его] письма, оно принесло реальную пользу Верлену. Начальник тюрьмы увидел, что имеет дело не с обыкновенным убийцей, и проникся некоторым уважением к арестанту, у которого столь знаменитые друзья. Верлена перевели в отдельную камеру, разрешили ему прогулки и позволили получать обед из ресторана».