Посчитав, что в Германии у него больше нет перспектив, Луи Фирек в ноябре 1896 года переехал в США, где сочетал журналистскую и редакторскую работу с лекционной и общественной, что давало скромный, но стабильный доход (только в Нью-Йорке на рубеже веков выходило семь ежедневных политических газет на немецком языке). Через год за мужем последовала Лаура с сыновьями Георгом и маленьким Эдвином, скончавшимся несколько месяцев спустя. Георг посвятил памяти брата «Картины из жизни маленького Эдди» (1900). Луи Фирек большую часть времени проводил на службе или в разъездах, порой занимавших недели. Поэтому Джордж Сильвестр еще школьником не только читал корректуры и вел служебную корреспонденцию, но и писал вместо отца – обычно под его именем – сначала заметки и новости, потом полноценные статьи, не уступавшие сочинениям экс-депутата рейхстага. Постепенно он начал печататься под своим именем – в основном на литературные темы. Первым выступлением в печати стало патриотическое стихотворение по случаю войны США с Испанией, опубликованное 12 мая 1898 года на первой полосе нью-йоркской газеты «Das Morgen Journal», принадлежавшей концерну Хёрста. «Еще так молодо, но уже так поэтично», – гласило примечание редактора.

Вирек осознал себя писателем в годы обучения в Городском колледже Нью-Йорка (1902–1906). Тяга к словесности была у него в крови, но литературная ориентация оказалась неожиданной – по крайней мере для родителей. Думаю, они все-таки не читали его повесть «Элеонора, или Автобиография вырожденки», написанную в 16 лет и оставшуюся неизданной. Посвященный Эмилю Золя как автору «Нана» манускрипт на немецком языке содержал описание всех известных сочинителю – на тот момент из книг – форм разврата, через которые последовательно проходит героиня, чуждающаяся лишь «нормального» секса. В колледже он приобщился к «тайнам пола», но общение с жрицами продажной любви вызвало у него «смесь жалости и отвращения».

Секс и поэзия – две стихии захватили юношу, искавшего поэзии в сексе и секса в поэзии. Его кумирами стали Эдгар По, Шарль Бодлер, Оскар Уайльд и Алджернон Чарлз Суинбёрн – классический декадентский набор. По их стихам Вирек изучал английский язык (Бодлера читал в переводе) и поэтическое мастерство, хотя сам пока слагал стихи только по-немецки. «Уайльд великолепен, – занес он в дневник. – Я восхищаюсь им, нет, обожаю его. Он так утонченно нездоров, так изящно ужасен. Я люблю всё ужасное и порочное. Я люблю великолепие упадка, всю красоту разложения. Я ненавижу всепроникающие, холодные, леденящие лучи солнца. День – это омерзение, скука, проза. Ночь – красота, любовь, великолепие, поэзия, вино, похоть, насилие, грех и блаженство. Я люблю Ночь». Прямо суинбёрновская «древняя матерь священной луны», но кто молод не бывал…

Вынужденный осваивать английский язык с нуля, Вирек учился плохо. Одноклассники посмеивались над его склонностью к франтовству и заботой о безукоризненности пробора, над позерством и невинным «гениальничаньем», но любили как приветливого, веселого и верного товарища. Педагоги ценили литературные способности юноши: «Однажды мне засчитали экзамен, на котором я, кажется, даже не присутствовал, за то, что я написал презрительный сонет об этом предмете». Отвечая на вопрос о трех крупнейших фигурах в английской литературе, Джордж Сильвестр назвал Шекспира, Суинбёрна и себя. Учитель английского языка и литературы Алексис Кольман, прославившийся благодаря переводу пьесы Мориса Метерлинка «Монна Ванна», почтительно поклонился и поблагодарил ученика за похвальную скромность: себя тот назвал последним. «Я был участником всех изданий колледжа, – вспоминал Вирек. – Передовица в “College Mercury”, протестовавшая против исключения “Стихов и баллад” Суинбёрна из нашей библиотеки, была перепечатана в газетах и чуть не стоила мне исключения». «Школьное начальство задумалось, не лучше ли вообще избавиться от защитника Суинбёрна, – рассказывал Герц с его слов. – Вирек с трудом избежал участи мученика, пострадавшего за декадентскую поэзию».