Конечно, показалось.
– Ты рисковала жизнью, чтобы спасти его, – сказала женщина. – Почему?
Он Великий Уррий, – хотела ответить Нисса. – Он дар богини и обещание счастливого будущего для нашего народа.
Но вместо того предательский язык выдал то, о чем она прежде позволяла себе думать лишь в самой глубине души, сознавая еретичность чувств:
– Великий Уррий – дитя. Мое дитя. Они хотели убить моего ребенка.
Женщина молчала, и Нисса продолжила, говоря все быстрее и быстрее. То, что последние месяцы копилось в ее душе, вырвалось наружу.
– Богиня не дала мне детей. Четыре года я молила ее, но мое чрево оставалось пустым. Но потом, в чужой земле, я поняла: мне была предназначена встреча с Великим Уррием. Ему нужна ласка, любовь, воспитание и забота. Мне… мне было суждено стать его смертной матерью…
Голос Ниссы сорвался, ее правая рука судорожно зажала ткань одежды – совсем целую на ощупь – в том месте, куда пришелся второй удар меча. В глубине ее тела быстро-быстро билось сердце.
– Как ты поняла это? – Голос женщины прозвучал так, будто крамолы в речах Ниссы не было.
– Я… я не знаю.
Женщина приблизилась к Ниссе, позволив ей наконец разглядеть собеседницу.
Девушка вздрогнула, попятилась, торопливо зажимая ладонью рот, сдерживая рвущийся крик. Та, что стояла напротив, не была человеком. Вместо волос на ее голове росли живые змеи, лицо с красивыми тонкими чертами покрывал ровный зеленый мох. Ее длинное платье, сплетенное из водорослей и воды, колыхалось, перекатываясь волнами.
Ноги у Ниссы подкосились, она упала на колени. Великая Мать коснулась лба Ниссы благословляющим жестом.
– Ты все поняла верно, – сказала богиня. – Служи моему ребенку и люби его. Детям нужна любовь.
Глава 18
Туман клубился, менял форму, то становился почти непроглядным, то давал надежду на то, что скоро рассеется. А потом подул ветер и унес туман, обнажив новую реальность.
Смотровая площадка башни была достаточно велика, чтобы устроить на ней королевский прием. А вокруг башни расстилался океан – серый, почти такого же цвета, как нависшее над ним небо. Как и во время прошлого визита Арона в мир Многоликого, в небе не было даже намека на солнце.
Смотровую башню окружал высокий парапет, украшенный каменными скульптурами чудных крылатых зверей, которых Арон никогда прежде не видел. Размером с годовалого медведя, крылатые, на голове – загнутый вперед хохолок, морды вытянутые, почти волчьи. Одна из разновидностей химер?
– Прелестные создания, не правда ли? – раздалось за спиной.
Говорившим оказался мужчина лет сорока, черноволосый, с типичными для септа тонкими чертами лица.
Септы редко служили Многоликому, блюдя завет предков следовать Солнцу. Впрочем, и среди них рождались люди, которым оказывалось тесно в рамках древних догм.
Септ подошел к ближайшей из скульптур и погладил по голове. Скульптура встряхнулась – камень крошевом осыпался с ее перьев, – повернулась к человеку, одарив долгим грустным взглядом, потопталась на месте, разминаясь, и кувыркнулась с парапета вниз, одновременно расправляя крылья. Сперва полет ее казался неустойчив, но вскоре химера поймала воздушные потоки и полетела прочь, лениво взмахивая крыльями.