Прежде Арон не ставил знака равенства между Гитой и Солнечным. Напрасно.

– К чему я богу Солнца? – поинтересовался Арон мягко. – Мерзкий Темный маг, подвергнутый анафеме? Чудовище в человеческом обличье? Убийца Великого Неркаса, да и просто убийца?

На каждое перечисленное им определение жрец морщился, но не возражал.

– Бог Солнца милосерден, – повторил он, – и готов принять любого грешника.

Это было… как минимум забавно. Особенно если вспомнить, какое именно милосердие являли жрецы бога Солнца юным Темным магам, еще не успевшим, хотя бы в силу возраста, запятнать себя преступлениями. Например, сыну Арона.

Арон Тонгил был нужен богу Солнца – как до него был нужен Серой Госпоже. И если Арон мог понять желание Серой Госпожи пополнить коллекцию немертвых любимцев, то с богом Солнца правдоподобных объяснений не было. Зачем ему Арон Тонгил? Да, сильнейший Темный империи – если только сумеет вернуть магию. Да – сумевший восстать из мертвых. Да – слуга Многоликого бога – если только этот бог не отвернется от него как от самозванца. Но разве этого достаточно?

Бог Солнца был старшим в Великой Триаде. Ни у какого другого бога не было столько храмов, жрецов и прихожан. Никакой другой бог не был столь могуществен. Никакой другой бог не стремился столь сильно к полному истреблению Темных магов. О покаянии и прощении речь не шла – никогда.

– Увы, – Арон с показным смирением склонил голову, – но я недостоин принять милосердие бога Солнца. Кроме того, боюсь, душа моя слишком зачерствела в грехах и не способна к искреннему покаянию.

Жрец посмотрел на него… Пожалуй, так может посмотреть почтенная матрона на таракана, выползшего на середину зала во время императорского приема, – и раздавить хочется, и приличия не позволяют.

– Солнечный уважает свободу воли смертных, – сказал жрец, и по тону его чувствовалось: живой или мертвый, сам жрец свободу воли смертных не уважал. – Солнечный не только милосерден, но и терпелив. Когда ваша душа проснется, когда вы осознаете глубину своего падения – тогда бог Солнца примет вас.

– Я всегда буду помнить о явленном мне сегодня милосердии, – сказал Арон с почти искренним благоговением в голосе.

Жрец величественно склонил голову, то ли поверив Арону, то ли сделав вид, что поверил.

Свет за окнами храма потускнел. Фигура жреца рассыпалась на множество гаснущих искр и исчезла. И сам храм начал исчезать – в явившемся непонятно откуда тумане растворились сперва окна и стены, потом пропал из виду потолок и последним – мраморный пол.

Очередной обмен. Похоже, пришло время Многоликого.

Арону вспомнились слова асэха Иллира о том, что храм Великой Триады – это единственное место, где старшие боги не враждуют. Похоже, боги решили: лучший способ избежать вражды – это вообще не встречаться. Разные храмы, разные жрецы… Может, и вовсе – разные слои реальности?

– Поговорить с Великой Матерью, – повторила Нисса.

Существо помнило этот ее тон. Нисса всегда использовала его, когда не знала, что сказать. Должно быть, с грядущим разговором ожидалась какая-то загвоздка.