— Ну?

— Что «ну»?.. И перестань лыбиться, как дефектный. — Костя подошел к столу, сел. Я сел тоже. — Ты знаешь, что папа остается в Благовещенске?

— Ну? — опять сказал я.

И тут его понесло. Орал он громко. Бегал по номеру, вскакивал, садился. И вся его речь сводилась к тому, что папа рехнулся. Такие труды, хлопоты. Думал — семья, жить одним домом. Но разве с нами можно?

— Вы же цыгане! Цыгане! — Это было уже на таком крике, что в стену постучали.

— В общем, так, — Костя убавил звук. — Теперь все зависит от меня. Не будем ханжами и не будем закрывать глаза. Если говорить прямо, как ни крути, вы с папой свою жизненную игру проиграли. Остаюсь я. Я один!

— Послушай…

— Помолчи!

И опять пошло про семью, про Люсьену. Про то, что она на четвертом месяце.

— Одного внука вырастили ее родители. Целиком. Ты к этому хотя бы прикоснулся? А папа?

В общем, выходило так, что папа должен стать чем-то вроде няньки при новом Костином ребенке. Мне тоже отводилась какая-то важная роль. Костя говорил долго. И все о семье. О том, как он мечтал, как надеялся… Бубнит, бубнит. Я уже и слушать перестал. И вдруг он навис надо мной:

— Ну! Ты согласен или нет?

— Естественно, — сказал я. — Вот только насчет жизненной игры стоило бы обсудить. Понимаешь ли, какое дело, старик, очень похоже, что мы ее как раз не проиграли, а выиграли. Или почти выиграли. И то, что папа хочет остаться в Благовещенске…

— Брось! — Костя махнул рукой. — Знаю я эти ваши тесты. Вот они уже где у меня!

— И все-таки мы выиграли. И то, что папа…

— Вы?

— Да, мы.

— Ну хорошо. Но у человека, который выиграл, должен быть выигрыш. А где он у вас? Где? Покажи.

До чего ж он иногда бывает мерзостный!

— Костя… — Внутри у меня все клокотало. — Костя, — сказал я, — ну почему ты такой одноканальный? Такой одноклеточный! Вот послушай. Нет, ты все-таки повнимай хотя бы секунду. Ты знаешь, что папа бросил пить?

— Подумаешь, новость! Просто у нас с ним был разговор. То один его видит под мухой, то другой. Ну, я и вломил ему как следует. Он дал слово…

— Так. Слово дал. И давно это было?

— Давно. Не помню. Года полтора…

— Так, так. Значит, это все сделал ты?

— Конечно. А кто? Не ты же. Короче говоря, вот мое последнее слово: во всех случаях папа уезжает в Москву!

— Нет.

— А я говорю, да!

— А я говорю, нет! И не хватай меня, пожалуйста.

— Да кто тебя хватает? Кому ты нужен!

Он толкнул меня, я его, и пошло. Рубашка на мне лопнула. Ай как нехорошо! До его сорочки мне дотянуться не удавалось, и я схватил его за полу пиджака. Черт возьми, какие однако крепкие пиджаки шьют!

— Отпусти, болван! — Что-то затрещало.

— А вот это видел?

— Отпусти, тебе говорят. Считаю до трех!

Костя вдруг выскользнул из своего пиджака и, раскинув руки, свирепо двинулся на меня. И тут вошел папа.

— О, хорошо! Все в сборе. Общее собрание считаю открытым. — Он поставил на стол пухлую хозяйственную сумку и с интересом уставился на нас. — А что это вы не поделили? Наследство?

Ничто так не отрезвляет, как спокойный голос. Мы с Костей сразу присмирели.

— Кстати, о наследстве, — сказал папа, — должен обрадовать. Скоро в нашей семье появится первая серьезная недвижимость. Предлагаю вспрыснуть. Вот тут я кое-что захватил с праздничного стола. Остатки сладки.