— Стихия! Вулкан! — сказал папа, когда дверь за ним закрылась.
Он вдруг хмыкнул и затряс головой.
— Ты что?
— Я вспомнил ваши лица, когда я сказал о доме. — И он громко захохотал.
— …Не понимаю. Поперлись! А там кто? — ворчал Костя. — Там пусто?
— Но почему же! Там мой совладелец. Придется его разбудить.
— «Кудрявый»? — сказал я.
— «Кудрявый». Собственно говоря, это его идея. — Папа чуть прибавил шагу. — Да и дом пока что его.
Хорошо идти по Благовещенску ранним утром. От холодной росы чуть вздрагивают тополя. А так — тихо-тихо. Костя шел позади.
— Смешно! — Папа вздохнул. — Ты видел этот мой портфель? Где я жил — и понять невозможно! Сидел в Москве, получал зарплату в одном учреждении, а работал на другое. Мой завод теперь пишущие машинки выпускает. Я, помню, как узнал, так во мне все загорелось. И грустно. Господи, чего я только для них не насобирал, не напридумывал!
— И как, пригодилось?
— Нет, — сказал папа. — Я думал, они шире захватят. А они на одну модель стали. Есть такая специальная машинка для нанесения надписей на чертежи. Тоже занятная вещь. Дело в том, что в мировой практике…
— Такси! Такси! — вдруг послышался голос Кости.
Мы оглянулись. Машина не остановилась.
— Не пойду я с вами! — сказал Костя, подходя. — У меня вон в десять операция. А я по вашей милости не вздремнул даже. Видишь, как руки дрожат.
Но руки у него не дрожали.
— Ну что ж, — сказал папа. — Тогда мы тоже, пожалуй, не пойдем. Успеется еще. Тебя проводить?
— А что провожать? Вон мое общежитие.
Молча, по пустынной зеленой улице мы дошли до новенького серого дома.
Пригласил бы… Хотелось посмотреть, как Костя устроился. Но он и не думал приглашать.
— Ладно! — И он сладко зевнул. — Живите как хотите. Вам видней, конечно. Один только вопрос. А что это вы хохотали, когда я сидел в ванной? Обрадовались, что обвели вокруг пальца?
— Примерно, — сказал папа, — но есть тут и другое. Один мой знакомый когда-то говорил, что основным показателем хорошей жизни является количество веселого беспричинного смеха.
— Смех без причины — признак знаешь чего? — Костя опять зевнул. — Э-хе-хе, любите вы слова. А я понимаю просто. Вот! — Он вытянул вперед свои крупные, длиннопалые руки. Теперь они точно чуть вздрагивали. — Режем, шьем. Жив человек — хорошо. Умер — плохо.
Костя умолк. Мы с папой тоже молчали. И довольно долго.
Проехала поливная машина. Еще одна. Пошли люди.
— Ну, ладно, пора!
— Да, да…
Но с места никто не двинулся.
— Я вот, например, редко смеюсь. И ничего, — Костя закурил. — Во всяком случае, жалоб на жизнь от меня никто не слышал.
— Это от работы. — Папа тоже закурил. — Как она у тебя сейчас, хорошо?
— Работа — всегда хорошо.
— А что с диссертацией?
— Идет со скрипом. Как ты думаешь, зачем я сюда приехал? Только за степенью? И это имело значение, конечно. Но… Есть тут один человек. Его все знают. Во всяком случае, в нашем кругу.
— Это кто же?
— Фамилия тебе ничего не скажет. Делает операции на сердце. Я пару раз посмотрел — сильнейшее впечатление. Вот, скажем, иссеченный клапан. Видел бы ты, он прямо как каменный весь. Стучит.