Папа выглянул.

— Сейчас! — крикнул он. — Ты иди, скажи, что я скоро. Что? Пока неизвестно. Может быть, мы придем вдвоем. Давай жми! — Он обернулся ко мне: — Пойдешь с нами?

— Не знаю. Как тебе удобней. А это кто? Тот самый «кудрявый»? Смешной малый! Я его увидел…

— Да, он смешной! — громко сказал папа. — Он очень смешной. Во всяком случае, за все последние годы я таких смешных не встречал. До войны еще попадались подобные экземпляры… Как ты думаешь, кто он?

— Певец. Тенор. А может, сам сочиняет и сам поет. Бард, Брасенс какой-нибудь. Ты бы ему все-таки сказал про его лысину.

— Угу, — папа сел на кровать. — Он сейчас работает на моем месте. Главный инженер. Мы с ним тут ходили… А ты, кстати, был на старом кладбище? Полный бред. Упразднили его. Пытался найти мамину могилу — совершенно невозможно. А вообще ничего они здесь… Как тебе город?

— Как и тебе. Но, может, закончим нашу тему? Тебе ведь надо идти.

— Да, да. И я, пожалуй, пойду один. А тебе вот домашнее задание. Я решил остаться в Благовещенске. Что? Да! Посиди, подумай. Взвесь. Только прошу учесть следующее: один, конечно, в поле не воин. Но два человека, даже только два, — это огромная сила. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я смотрел на папу и прямо любовался. А ведь в самом деле молодой! Может, таким молодым я его и не видел никогда.

— Что, друга схлопотал? — сказал я. — Кирюху? — Мне почему-то захотелось подразнить его.

Но он на слова не клюнул.

— Да, схлопотал. Представь себе. Ты видишь в этом что-то забавное? Я — нет. Как это ты там говорил? Не имеющий друга не имеет — чего? Вот именно. Все у меня было. Кроме лица, как я теперь понимаю. Кроме этой мелочи. А?

Как видно, с другом я попал в точку.

— Брось! Это же на безрыбье! — сказал я и сам не узнал свой голос. До чего противен! — Просто ты давно людей не видел. Одичал, мохом зарос. А он тебе, небось, комплименты говорил. Анекдот про бананы ему понравился. Вот, помню, когда я еще служил, мы с Жорой тоже решили облагодетельствовать одну престарелую девушку. Я ей говорил так…

— Не дури! — сказал папа и долго молчал. — Тут все несколько серьезнее, чем ты думаешь. «Кудрявый»! А знаешь, я вас, пожалуй, и знакомить не стану. Боюсь. Вдруг он тебе не понравится.

— Ну и что?

— Плохо. Буду хуже относиться, — сказал папа. — К тебе.

— Ну и что?! — И я вдруг здорово разозлился. Да, вот так оно и бывает: тянул я его, тянул… — Какая тебе разница, как ко мне относиться? Ты же теперь в порядке. Отоварился. Новый друг лучше старых двух. Молодой, здоровый. Лицо у тебя есть. Ладно, живи. Я не в претензии. Как был сиротой, так и останусь.

— Ну нет, это не разговор. — И папа опять заходил по номеру. — Впрочем, сам виноват. Не с того начал. — Он вдруг остановился и долго смотрел на меня. — Знаешь, все, что я сказал и что скажу дальше, я мог бы выразить очень кратко, буквально в двух словах. Постой, помолчи…

Он стал искать эти свои два слова.

— Я… — От напряжения у него вдруг навернулись слезы, и, как бы пытаясь опередить их, он быстро-быстро проговорил: — Я тебе очень… Просто ужасно благодарен. Все! Больше, собственно говоря, мне сказать нечего.