Информация, вне всякого сомнения, интересная, только вот мне гораздо интересней, какой дьявол помогает союзникам не отступать в стремлении захватить Севастополь. Герасимова, похоже, этот вопрос заботит мало. Отстрелявшись в очередной раз, он возобновляет мучение юного прапорщика:

– Как порох выбрасывает ядро из орудия?

– Очень просто, – ответил юноша. – На воздухе он горит не слишком быстро, зато совсем по-другому ведет себя в стволе. Он взрывается, и его газы давят на ствол во все стороны. Они-то и выкидывают ядро с большой скоростью. Иными словами…

Дорассказать экзаменуемому не дали. Начался новый виток предрассветного обстрела. Мы отвечаем. Кругом властвуют привычные шум, грохот, взрывы, крики. Небо, словно кометы огненными полосами, резали бомбы. Что-то сегодня вражеские корабли особенно активны.

Едва закончилась и эта бомбардировка, как откуда ни возьмись появилась на батарее старушка. Идет, согнувшись под тяжестью вязанки дров, с большим горшком и сковородкой под мышкой. Уселась между солдат, развела огонь, разогрела сковородку, смазала постным маслом и начала печь оладьи.

– Кушайте, отцы наши, – заботливо говорила она служивым, – кушайте, детки царские. Бедные крохоточки вернут вам силы богатырские… Кушайте, родные, дар божий во здравие…

Канониры едят и тихонько переговариваются:

– А что, брат, как думаешь, вернемся мы в Расею?

– А Бог знает… Может, и вернемся, а может, и здесь останемся.

– Лучше б вернуться… Займи, что ли, табачку. Покурить страсть как охота.

– На, бери. Только смотри, завтра отдай.

– А коли не отдам, то что?! Ишь, скаредный черт, табаку ему жалко!..

Бах! Опять обстрел, но все идет своим чередом: взрываются ядра и бомбы, да частенько раздается голос сигналиста:

– Лохматка[122]… – И, не дождавшись, чтобы остальные присели, он докрикивает. – Не наша!

Неожиданно буквально в шаге от меня об землю громко звякает какая-то железка. Моментально заныла левая рука, а пальцы как будто хотят поднять задетую бомбой старушкину сковородку. Но я тут же вспоминаю, что нет у меня теперь левой руки. Вместо нее сложенный вдвое рукав офицерской шинели. Горько усмехаюсь. Вот что значит фантомные боли. Не оставляют, дают о себе знать, тревожат.

В это время Фадеев принес мне записку с «четвертого». Там час назад французы и бритые вздумали полезть в очередную мини-атаку. В ответ моментально заработали два наших «максима», пусть редкими очередями, но доставая неприятеля. Экономим патроны. О том, что будет, когда патронные ящики опустеют, я раздумывал уже не первый день. На «Льюисы» надежды тоже мало. К ним дисков и того меньше.

«7 октября 1854 г. Пишу под выстрелами неприятельских ядер, бомб и картечи. Сегодня началось бомбардирование Севастополя. В пять часов утра был открыт самый сильный огонь с неприятельских батарей, построенных с южной стороны против города; наши батареи упорно им отвечают. В час пополудни подвинулся к укреплениям и неприятельский флот и начал биться с нашим. Закипел бой ужасный: застонала земля, задрожали окрестные горы, заклокотало море…»