И пальба. Много каждодневной, монотонной, доводящей до бешенства пальбы с грохотом.

– Поберегись! – слышу я, когда воздух с легким свистом рассекает бомба. Ну это для меня не ново, как и назойливое жужжание штуцерных пуль. О них пока еще не знает взвод солдат-новичков, вместе со своим полком только что чудом прибывших в город морским путем из Николаева. Продвинувшись к избитому снарядами театру, они выстроились продольно по обе стороны улицы.

Вам куда, служивые?.. Понятно. Нам по пути.

– Не задерживайтесь! За мной! – крикнул я взводному.

Под свист ядер мы идем мимо еще одной баррикады, оставляем позади необитаемые дома без вывесок, обходим груды кирпича с досками, приближаемся к траншее. То есть ко рву, наполненному вонючей, желтоватой грязью, в которой ноги вязнут почти по колено. Тут не перестают копошиться матросы и арестанты с носилками, без посторонней помощи на перевязочный пункт медленно бредут раненые. По бокам траншеи видны грязные «лисьи норы», в которых, согнувшись, могли поместиться лишь два человека, – это жилища моих пластунов. Тут как раз один из них высунул ноги из «дверей», чтобы переобуться. Его товарищ сидит на корточках и курит трубку.

К пластунам сейчас во всем Севастополе вообще особое уважение. Ночью во время вылазок они первые удальцы, многому научившие простых «охотников». Например, вот такому приему: сначала подползти к неприятельским траншеям, шагов за тридцать остановиться, дать залп и с криком «ура» снова упасть; как только враг ответит на залп, с новым «ура» быстро броситься вперед и идти в штыки. Особенно эта обманка удавалась с бритыми. Те вообще бдительностью не отличались, весьма охотно давая себя сонными колоть штыками.

Еще ловили пластуны вражеских часовых бечевками, связывая языков оригинальным способом: стянут пленному только большие пальцы, повернув руки за спину, а затем одной бечевкой свяжут четверых вместе. Такой «кучке» не требовалось больше одного провожатого.

Что ни говори, а на выдумки пластуны горазды. Вчера так вообще подобрались к передовому неприятельскому посту как раз в то время, когда французики сидели за горячим супом. В итоге в плен угодил не только весь пост в полном составе, но и два котла супа. То-то смеху было, когда пластуны начали угощать пленных их же варевом.

Разумеется, столь «нецивилизованные» методы войны вызывали возмущение у вражеского командования. От Канробера пришло к пластунскому начальнику (т. е. ко мне) гневное письмо, где говорилось, что: «Не желая утверждать, что употребление этих средств противно правилам войны, мне, быть может, дозволено сказать, пользуясь старинной французской поговоркой, что это вовсе не вежливое оружие». А ведь я ответил. Попросил одного местного художника нарисовать копию старинного лубка времен Отечественной войны 1812 года, а на обратной стороне написал по-французски: «История имеет свойство повторяться. Подумайте об этом и остановитесь, пока еще не поздно». Судя по молчанию, думает о прошлом Канрорбер до сих пор, а я иду дальше и веду за собой остальных. Ничего, ребята. Ничего. Скоро дойдем. Недолго еще топать.