Я сейчас послал светлейшему сказать о том, что неприятель, видите ли, притащил к берегу моря какой-то огромный ящик, положил его против подъема, а сам ушел. Я думаю, в ящике чумные. Они нас поддеть хотят. Думают, вот так мы и побежим рассматривать. Вот, возьмите трубу; этот каторжный ящик виден отсюда… Что же, не хотите закусить?»
Адъютант отказался, ускакал, но через полчаса явился другой. Уже ко мне с распоряжением разобраться с этим самым загадочным ящиком. Углядел-таки его Меншиков в свой телескоп. И ведь не напрасно князь беспокоился. Послал я туда пластунов посмотреть, что да как. Вернулись они, притащили с собой английского солдата и похожую на здоровенную петарду ракету Конгрива. Оказывается, в ящике упрятана целая батарея таких, и направлена она прямиком на кирьяковское воинство. Пришлось срочно осуществлять полномасштабную ночную диверсию с конфискацией, чтобы избавиться от предстоящего совершенно нам не нужного фейерверка. Но это уже случилось позже, а пока приходилось ждать вечера.
Хлопотный день прошел быстро. На всем протяжении нашей позиции (а это восемь верст) на левом гористом берегу Альмы загорелись редкие тусклые огни. По случаю приближения неприятеля приказано жечь поменьше костров. Верстах в шести на противоположной стороне вскоре тоже показались огни неприятельского лагеря. Светят и вражеские суда, подошедшие к устью реки. Это ничего. Завтра тоже встретим союзничков с огоньком… и с музыкой. Близ палатки Меншикова музыканты и песенники Тарутинского полка все еще не умолкали, выводя:
Но песня постепенно тонет в омуте других звуков. Истошно воют голодные собаки в опустевшем Альматамаке. То там, то тут за рекой раздаются одиночные выстрелы. Говор, топот, ржание – все сливалось в один общий гул.
Ночь перед сражением – пора особая. Это не только время, когда никому не спится, когда от самоуверенности и веселья не остается и следа. Это еще и время истины. Время, когда срываются всякие маски и покрывала, когда любой человек предстает перед вами в своем истинном виде. Все его качества, весь его внутренний мир, все ангелы и демоны разом становятся доступными для окружающих, словно открытая книга. Читай, сверяй, изумляйся.
И еще бессонница. Она терзает и меня, заставляет вскочить с походной кровати, выйти из палатки, сесть на коня, устремиться в ночь, доехать до батареи, стоящей неподалеку от Ставки. Сооружена она по указанию Меншикова Петром Дмитриевичем Горчаковым – братом главнокомандующего Дунайской армии. Справа еще одна и тоже не только с пушками, но и с картечницами, чтобы, подойдя на нужное уже нам расстояние, вражеские колонны нарвались на град пуль. И штуцера на сей раз бритым не помогут. Не напишет очевидец Альминского сражения горестные строки: «Наконец они подошли к нам почти уж на ружейный выстрел, как на сцену явились их убийственные штуцера, а с моря посыпались тучи ядер, которые в несколько минут уничтожили Минский полк, поставленный близ моря по неприятельские выстрелы, бог знает для чего и для какой пользы…»